Почему мы решили взяться за тему поселений? И почему это было непросто?

Начну с личного признания. Мне очень дороги многие места в Иудее и Самарии.

Я очень люблю Хеврон. Был там довольно много раз. Даже водил экскурсии, знакомил людей с этим магическим местом. Рассказывал удивительную историю еврейской общины Хеврона. Аккуратно и, признаться честно, довольно однобоко касался и сложностей конфликта. Нигде моя молитва не достигает такой искренности, как в Пещере Праотцев. Нигде я так не ощущаю древнюю еврейскую историю, как там.

Меня всегда трогала и драматическая история кибуцев Гуш Эциона, павших 13 мая 1948 года, за день до провозглашения независимости государства. Сложно не проникнуться историей, скажем, Ханана Пората – одного из лидеров поселенческого движения, эвакуированного из Кфар-Эциона ребенком в 1948, участвовавшего в боях за Иерусалим в 1967, и восстановившего поселение своих погибших предков после.

На могиле моего отца лежит камень с горы Эйваль (недалеко от Шхема) – одной из важнейших символических точек Танахической истории.

Есть еще масса потрясающих мест и потрясающих рассказов в этих землях, буквально дышащих древней еврейской историей, которая для меня далеко не пустой звук.

Этот материал дался мне непросто по двум причинам. Одна – более личная. Другая – более коллективная. Но обе переплетаются.

Первая – это процесс, который я прохожу уже несколько лет. Процесс осознания, что большинство моих прежних позиций были построены на незнании или недостаточном стремлении узнать, углубиться, не остаться на поверхности. Бывая в различных местах в Иудее и Самарии, я не задавался вопросом, как и на каких основаниях эти места возникли.

Я был поглощен значением этих земель лично для себя и для своего исторического чувства. Это дарило перспективу, уходящую корнями в прошлые тысячелетия и отвлекающую от будничных вопросов: что это значит не для еврейской истории, а для современного еврейского государства здесь и сейчас.

Но и в этом отношении я выбрал удобную позицию. Говорит она о том, что не мы затеяли Шестидневную войну, не мы блокировали Тиранский пролив и угрожали соседям тотальным уничтожением и уж точно не мы открыли иорданский фронт, а стало быть победителей (агрессии) не судят. И вообще палестинцы сами не могут определиться, чего они хотят, от предложенных им вариантов государства они уже несколько раз отказывались, выбирая вместо этого войну, партнера для мира нет, а стало быть – чего от нас все хотят, вопросы нужно отправлять по другому адресу.

Это упрощенное видение исторических процессов и может даже в чем-то оправданная позиция очень комфортны именно тем, что размывают нашу роль в этом конфликте и наше участие в его конечном разрешении. Эта позиция дарит упоительное чувство правоты, перекладывает ответственность, отдаляет решение конфликта в некое далекое будущее, но не задает казалось бы напрашивающийся вопрос: а что делаем мы все это время и на что мы рассчитываем?

Впервые я заинтересовался темой легальной основы поселенческой деятельности еще год назад, когда готовил материал про судебную систему и разбирал исторические, прецедентные решения Верховного суда, среди которых, конечно, были процессы вокруг поселений Бейт-Эль и Элон-Морэ.

Но лишь санкции ключевых партнеров Израиля и сгущающиеся тучи судебных процессов против нашей страны побудили меня наконец всерьез взяться за тему и понять, о чем говорит мир, и что мы пропускаем мимо наших ушей. До тех пор я, как, наверное, и многие, предпочитал отворачиваться и не особо думать об этой теме.

Признаться честно, до 7 октября это была довольно комфортная позиция. Особенно со стороны человека, приехавшего сюда уже после операции Цук Эйтан в 2014. Да, вспышки насилия случались то тут, то там, но о конфликте можно было красиво рассуждать, подходить к нему теоретически, спорить о том, как называть ту или иную территорию, бахвалиться уверенностью своей позиции в эпоху призрачной стабильности, которую мы же себе нарисовали.

Первой реакцией на 7 октября было укрепление прежних позиций. Казалось бы, вот же оно, еще одно доказательство – о каком мире и о каком решении конфликта может идти речь?

Но с тех пор реальность начала спускаться тем самым тяжелым, но очевидным вопросом: что делаем мы и на что мы рассчитываем?

Можно приводить тысячу оправданных аргументов о том, как мир недостижим ни сейчас, ни в обозримом будущем, но трезвая оценка реальности говорит о том, что на одном участке земли живут миллионы людей из двух разных национальных групп, ни одна из которых никуда не собирается, обе готовы воевать и умирать за эту землю, как это было уже неоднократно доказано кровью.

До недавних пор мы утверждали, что наша сторона всегда была готова на два государства, в отличие от другой. Допустим, что это все еще так, хоть я уже и не уверен. Но что в это время делали мы и на что мы рассчитывали? Как поселенческое движение сочетается с этим тезисом? Так, что все это время мы и сами делали все более и более невозможным решение двух государств, независимо от того, готовы на него палестинцы или нет?

Что есть поселенческий проект, если не простое желание завладеть территорией под предлогами безопасности и невозможности мира здесь и сейчас?

Что есть поселенческий проект, если не увековечивание территориальной проблемы?

Что есть поселенческий проект, если не нерешенный на национальном уровне вопрос, чего мы хотим, и повторяясь в пятый раз, на что мы в итоге рассчитываем?

Если мы все еще хотим мира когда-либо, не против самоопределения другого народа (при условии, что оно не будет заключаться в нашем уничтожении), если мы все еще видим себя частью цивилизованного, демократического, правового мира, хотим сотрудничать с ним и получать поддержку, то, может быть, стоит, как минимум, приостановить деятельность, которую весь этот мир считает нелегальной, прекратить фестиваль бахвальства, какие мы всемогущие, и снова начать думать о том, как мы можем добиваться мира в столь непростых условиях.

Именно добиваться, ведь мир – это не розовая мечта, спускающаяся с небес пассивно грезящим о ней. Мир требует действий, стратегий, проб, ошибок, терпения и железной силы воли. Подобно спорту или любой полезной привычке, мир не терпит сдающихся после первой попытки. Если мы только плачем о том, как мы мечтаем о мире, а на нас все нападают – то мы сами признаемся в том, что мы розовые утописты и только ждем, что мир придет сам собой, когда все злые силы в мире узрят истину.

Если всякий раз мы с пеной у рта бежим доказывать всему миру, какая мы на самом деле миролюбивая нация, то наши действия должны соответствовать нашим словам. Мир и поиски мира должны быть не ругательными словами и не насмешкой над политическими программами 90-х, а частью нынешних политических программ и стратегий будущего. Геополитические действия должны оцениваться с точки зрения того, приближают или отдаляют ли они нас от потенциального мира. И, уж тем более, любое неоправданное насилие с нашей стороны должно пресекаться моментально и преследоваться по закону. Потому что так поступает нация, построенная на идеалах мира, а не только разговаривающая об этом, когда удобно.

На мой личный взгляд, после такой трагедии, как 7 октября, не месть, не наказание и ненависть, а именно мир, твердый мир, мир на приемлемых условиях, но мир – должен снова стать идеалом в нашем обществе, к которому мы обязаны стремиться. Это значит, что стремление к миру должно стать целью, а средства и решения должны предлагаться соответственно этой цели. Нынешние же стратегии должны быть пересмотрены, и если какие-то из них лишь вели к умножению насилия до сих пор, они должны быть оставлены в прошлом.

Но если же мы ведем священную войну до последнего за каждый клочок этой земли, если наша задача подавить другой народ и победить, доказать себе и другим, что все здесь наше, что другого народа и вовсе не существует, то давайте уже признаемся себе в этом прямо, заявим всему миру, каковы наши реальные устремления, и столкнемся лицом к лицу с последствиями.

Не стоит рассказывать миру, какие мы миролюбивые, если новым лицом сионизма стали нормализованные радикальные поселенческие (и не только) группы, силой захватывающие территории, громящие деревни, прославляющие насилие и воспевающие свою “избранность”. Не стоит сокрушаться о том, как наша мечта о мире каждый раз сталкивается со стеной непонимания, если министры призывают к кровожадной мести, наказанию и унижению. Это не сила ради мира, это сила ради силы.

Мы готовы моментально уличить каждого в лицемерии: BBC, CNN, палестинцев, кого угодно и кого удобно, но не способны увидеть, что часто мы делаем ровно то же самое, ослепленные непоколебимым, не терпящим сомнений чувством собственной правоты. И как же искренне мы удивляемся каждый раз, как весь мир вдруг ополчается против нас и говорит нам, выражаясь языком нынешнего президента США, “stop bullshitting me”.

Больше всего я не люблю непрямоту и увиливание, неискренность, лицемерие, скрытые мотивы. На личном уровне я предпочитаю отфильтровывать людей с подобным поведением. Но это то, как мы ведем себя на уровне стран. И что еще хуже – на уровне нашего внутреннего общественного диалога.

И в этом вторая причина, почему этот материал дался мне особенно тяжело. На общественном уровне мы перестали говорить об этом прямо, а не осторожными намеками и оговорками. В процессе подготовки материала я много раз пытался найти подводные камни и подбирал слова там, где этого не требовалось, временами даже подключал самоцензуру, задумывался, о чем стоит писать, а о чем не стоит. Это ли не явный показатель того, что что-то здесь не так. Эта тема стала табу, настоящим минным полем для идей и взглядов, где за любой высказанной мыслью или, того хуже, употребленным термином или названием следуют ярлыки, дискредитация или даже травля.

Отсутствие прямого и честного разговора и молчаливое движение в противоположных направлениях разрушает основы и консенсус нашего общества. Каждая сторона тянет это лоскутное одеяло в свою сторону. Сквозь Осло и убийство Рабина, сквозь не проработанный, не осознанный до конца и травматичный мирный эксперимент девяностых-нулевых, сквозь выход из Газы, сквозь политику поселенческой вседозволенности “эпохи чудес” – незаконченный и брошенный на полпути разговор перешел на уровень обид и невысказанной пассивной агрессии, цинично и безответственно используемой популистами последнего десятилетия.

Но мы обязаны наладить честный и открытый диалог о том, “кем мы хотим стать, когда вырастем”. Настал тот момент, когда условный взрослый, видимо, должен усадить неугомонного подростка и объяснить, что жить одним днем, не думая о последствиях своих действий, можно только до определенных пор.

Перед разговором каждому стоит осознать, что мы посадили себя в глубокую лужу. Что раскормленный слон в комнате достиг громадных размеров, еще чуть-чуть – и места в комнате не станет. Что на сегодняшний день ни у кого, ни у одной стороны нет магических и единственно правильных решений. И именно с этим скромным и честным осознанием мы должны подойти к этому брейнсторму о нашем будущем. Чтобы куда-то прийти – мы должны договориться хотя бы в общих чертах, куда мы держим путь, и начать делать аккуратные шаги в этом направлении.

Быть может, мы уже не договоримся, не найдем общий знаменатель спустя столько лет страшной безответственности и мелкого политиканства наших лидеров; неспособности понять, что любое решение или нерешение сегодня может аукнуться десятилетиями спустя; обострения углов, а не их сглаживания; политики “мы и они”, вместо политики “мы”; и множества кардинальных ошибок на пути. Но мы хотя бы попытаемся.

Было непросто писать этот материал, но подошел к нему я с чистой душой. Потому что я ценю честность, потому что мне важнее правда, даже если она неудобна. И я надеюсь, к тому же будет стремиться наше общество. К осознанию, что горькая правда действительно лучше сладкого заблуждения. А тяжелый и неудобный разговор всегда лучше агрессивного молчания и недосказанности.