Специальный материал
Ливан. Зеркало израильского общества.
Для Израиля Ливан – больше, чем просто соседняя страна. Это слово несет в себе для израильтян гораздо больше значений, ассоциаций и травм нескольких поколений. Словно зеркало, в которое израильское общество заглядывает уже более 50 лет в надежде увидеть изменения, но видит в нем порой все то же самое.
30 сентября 2024 года подразделения израильской армии впервые за много лет, но далеко не в первый раз в истории, перешли северную границу и вошли на территорию Ливана. Спустя почти два месяца, по всей видимости, будет подписано очередное соглашение, детали которого станут известны в ближайшие дни, а последствия – в последующие месяцы и годы. Но уже сейчас очевидно – вряд ли в обозримом будущем Ливан перестанет представлять проблему для Израиля.
Так или иначе, невозможно понять ни нынешний эпизод, ни в целом Израиль последних 50 лет, не погрузившись в то, что все это время происходило в Ливане, и как это меняло израильское общество.
Мы вернемся к происходящему сегодня в конце нашего материала, но перед этим разберем историю израильско-ливанских отношений, полную кровавых стычек, трагедий, обманчивых иллюзий, стратегических ошибок и дилемм, до боли знакомых нам сегодня.
Прим. Это длинный материал. Возможно, вы захотите сохранить его и прочитать по частям.
Крах ближневосточного Парижа
22 мая 1970 года школьный автобус из поселка Авивим на границе с Ливаном отвозил детей начальных классов на учебу, когда по нему открыли стрельбу из гранатомета. Водитель потерял управление, автобус вылетел на обочину. Погибло 12 человек, 8 из которых были детьми в возрасте от 7 до 14 лет.
Это была далеко не первая террористическая атака группировок, входящих в Организацию освобождения Палестины (ООП). Но это был первый серьезный и удавшийся теракт, совершенный с территории Ливана.
Этот инцидент стал мрачным эпилогом к новой главе в отношениях между двумя государствами, хотя ни ливанцы, ни израильтяне на тот момент не подозревали об этом. Никто еще не мог предположить, что самая тихая до тех пор израильская граница превратится в последующие десятилетия в настоящий ад.
И в самом деле, первые два десятилетия после основания Израиля, северная часть границы практически не представляла угрозы. Ливан фактически не участвовал в войнах против Израиля. Еще до того, как Бейрут стал символом кошмаров и разрушений, он славился своей ночной жизнью и носил гордое звание ближневосточного Парижа.
Что же поменялось? Нужно начать издалека и отметить, что грубое британо-фрацузское деление Ближнего Востока на страны после Первой мировой войны сформировало крайне непростую внутреннюю динамику в рамках буквальным образом нарисованных границ. И Ливан – хрестоматийный тому пример.
В рамках границ этого нового государственного образования нашли себя очень уж разные этно-религиозные группы, к тому же в условиях большого социального неравенства. К 70-м годам гегемония элит христиан-маронитов и крайне периферийное положение растущей группы шиитских мусульман обуславливали нарастание общественного напряжения, межклассовой неприязни и претензий к иерархии политической власти в стране.
Не добавляло стабильности и нахождение в Ливане без особого статуса и прав порядка ста тысяч палестинских беженцев (в основном, суннитских мусульман). Но по-настоящему тяжелый приговор хрупкому социальному устройству страны подписали события “Черного сентября” в сентябре 1970 года в Иордании.
Тогда, ведущие арабские страны навязали Ливану обязанность принять в своих стенах еще несколько десятков тысяч палестинцев и главным образом среди них – военизированные палестинские группировки ООП во главе с Ясиром Арафатом. Иорданский король выдворил их из страны за попытку захвата власти и серию международных терактов, грубо использовавших территорию королевства.
Именно эта демографическая “инъекция” стала окончательным катализатором необратимой реакции. Военизированные группировки возглавили палестинское население в Ливане, выросшее к 1970 году до примерно 300,000, рекрутировали многих в свои ряды и кардинально изменили облик палестинской общины в Ливане. Именно стычка палестинцев с маронитами в Бейруте в апреле 1975 года ознаменовала начало жестокой 15-летней гражданской войны, погрузившей Ливан в тотальный хаос и анархию.
Города усеяли вооруженные блокпосты, разрезавшие Ливан на сферы влияния, и началась затяжная война без каких бы то ни было правил. Христиане шести разных течений, мусульмане-шииты, мусульмане-сунниты и палестинцы среди них, друзы и другие группы воевали друг против друга, формируя союзы и нарушая их.
Каждая этническая группа обзавелась собственными вооруженными формированиями и участвовала в многочисленных акциях порой абсолютно безжалостной резни своих соотечественников. Беспринципная борьба за власть велась параллельно и между союзниками, например, между конкурировавшими христианскими кланами.
Звучит запутанно? Так оно было и на самом деле. У этого конфликта было столько сторон, что стороннему зрителю было порой абсолютно непонятно, кто и против кого воюет. Именно в этой паутине из взаимной ненависти и интересов и запутывались внешние силы при попытке вникнуть и повлиять на ход дел. Хаос лишь расширялся с постепенным введением в Ливан иностранных военных контингентов.
На самых ранних этапах в войну прямо вмешались сирийские войска Хафеза Асада, игравшего в разные времена на стороне разных игроков. Грубое сирийское вмешательство в ливанские дела прекратится лишь к 2005 году с очередным удачным покушением на премьер-министра.
Несколько раз к берегам Бейрута также причаливали американские и французские военные, призванные поддерживать правительственные силы, хотя в атмосфере тотальной анархии было довольно очевидно, что Ливанское правительство и его силовые структуры существуют лишь формально, представляют лишь отдельные слои населения и реально контролировать ситуацию не в состоянии, ни с помощью, ни без нее.
С 1976 года косвенным участником гражданской войны в Ливане стал и Израиль. Именно тогда зарождается Армия Южного Ливана (“Цва Дром Леванон” или сокращенно Цадаль на иврите). Премьер-министр Ицхак Рабин сформулировал подход, согласно которому Израиль был готов поддерживать ливанских христиан оружием и военной подготовкой, но без прямого вмешательства в конфликт, несмотря на призывы к этому со стороны самих ливанцев.
Так каким же образом Израиль нашел себя в самой гуще того, что со временем справедливо будет названо “ливанским болотом”?
“Фатах-лэнд” и “стратегическое” эхо Холокоста
После провалившегося госпереворота в Иордании, палестинские группировки прибывают в Ливан как к себе домой. В Бейруте открывается штаб-квартира ООП, а плацдармом военизированной деятельности становится Южный Ливан и приграничные зоны.
Южный Ливан в те годы получит прозвище “Фатах-лэнд” по названию центральной партии Организации освобождения Палестины. Их вооруженные группировки фактически возьмут под криминальный контроль жизнь южных районов страны и будут терроризировать местное население мусульман-шиитов и христиан.
Южный Ливан превращается в большой военный лагерь с масштабными учениями, а местная “школа терроризма” для радикалов буквально всего мира порождает самые громкие и кровопролитные атаки на территории Израиля в 70-х годах.
Так, в мае 1972 года, трое обученных в окрестностях Бейрута японцев, прилетев из Рима в Тель-Авив, достали из полученного багажа автоматы и расстреляли десятки людей в аэропорту, который спустя год получит имя первого премьер-министра.
В апреле 1974 года террористы проникли в город Кирьят-Шмона и расстреляли в двух домах несколько семей, включая совсем маленьких детей.
В мае 1974 года террористы захватили школу в поселке Маалот, взяв в заложники 100 человек. В ходе неудачного штурма спецзназа, террористы успели расстрелять 22 школьника и 3 учителей.
В марте 1975 года террористы доплыли на лодке из Южного Ливана в Тель-Авив и захватили небольшую прибрежную гостиницу Савой на улице Геула. В ходе операции часть заложников удалось освободить, но 8 заложников погибли.
В апреле 1979 года Израиль потряс меньший по масштабу, но поражающий своей жестокостью теракт, жертвой которого стало семейство Харан из Наарии.
В Наарию террористы проникли на лодке. Они застрелили полицейского, проникли в жилой дом, взяли в заложники Дани Харана с четырехлетней дочерью Эйнат, но когда осознали, что лодка повреждена и назад дороги нет – отца застрелили на глазах у дочери, а четырехлетнюю девочку забили до смерти.
Еще большей трагичности этому ужасному инциденту придало то, что двухлетняя дочь Дани и Смадар Харан потеряла сознание и задохнулась во время того, как сумевшая спрятаться мать пыталась заглушить плач ребенка.
Все эти теракты провоцировали израильские контр-атаки разной силы в ответ. Тогда, в 70-х, Израиль впервые столкнулся с обширной волной терактов и только начал вырабатывать ответную тактику. Эффективной стратегии против этого явления нет и по сей день.
Не стоит забывать и то, что в октябре 1973 года Израиль постигла тяжелейшая и проигранная в общественном сознании война против Египта и Сирии, а потому традиционные угрозы от армий соседних арабских государств все еще воспринимались как основной источник опасности.
Первые серьезные меры и первый переход ливанской границы израильскими войсками произошел на фоне мирных переговоров с Египтом, за год до трагедии в Наарии, в ответ на не менее дерзкий теракт, ставивший целью сорвать те самые переговоры.
Тогда, в марте 1978 года, террористы также проникли в Израиль по морю. Высадившись на берегу между Хадерой и Хайфой они достигли прибрежной трассы и захватили автобус компании Эгед, направлявшийся в сторону центра. По пути террористы расстреливали проезжающие мимо машины и встретили сопротивление израильской полиции лишь на перекрестке Глилот между Тель-Авивом и Герцлией. В ходе перестрелки автобус взорвался. 38 человек погибло, включая 13 детей.
Спустя три дня началась операция “Литани”. Целью операции было ликвидировать террористическую инфраструктуру ООП в районе границ и оттеснить силы противника за пределы реки Литани – природного барьера, отсекающего южную часть Ливана.
Израильские войска менее чем за неделю оказались у реки Литани. Артиллерия и поддержка с воздуха позволили войскам стремительно продвинуться вглубь территории противника. Израильские генералы с открытым пренебрежением отзывались о противнике, видимо держа в голове в качестве образца военных вызовов грандиозные пехотные и танковые сражения прошлых израильских войн, по сравнению с которыми это было легкой и приятной прогулкой.
Практически никто не осознавал в моменте, что речь идет о новой реальности, той, что будет сопровождать Израиль по сегодняшний день без какого бы то ни было настоящего и действенного ответа на нее. Реальность эта начнет зарождать осознание спустя четыре года, в Первую ливанскую войну, и окончательно кристаллизуется в качестве стратегического тупика в последующие 18 лет.
Эта реальность – террористические организации и асимметричная война на истощение. Израильские силы не встречают открытого сопротивления фронта, вступают лишь в ограниченные столкновения, но в большинстве своем имеют дело с партизанской тактикой боя, все более изощренными ловушками, неожиданными быстрыми атаками, подпольным размещением противника и его ресурсов, войной среди гражданских объектов, подростками с РПГ и автоматами, и бункерами с массой вооружения под детскими комнатами жилых домов. Все это израильские солдаты увидели впервые еще в Ливане.
Но главное – у противника нет цели выиграть войну здесь и сейчас, есть лишь цель из раза в раз наносить все более болезненные удары, а значит проиграть эту войну практически нельзя, а любой удар – это маленькая, но победа, надламывающая привычный уклад жизни Израиля и волю его граждан.
Но кроме того, в ход пойдет еще одно, менее очевидное оружие – формирование мирового общественного мнения через создание искаженной, частичной и крайне неблагоприятной для имиджа Израиля картинки.
Результаты военных операций в виде немалых разрушений, жертв среди гражданского населения, беженцев и гуманитарных кризисов при явном военном превосходстве Израиля интуитивно представляются миру, как нечто заведомо нечестное и непропорциональное, на фоне чего акции террора, спровоцировавшие этот ответ довольно быстро забываются.
Именно на фоне операции Литани Ясир Арафат жаловался в интервью на британском телевидении, что Запад и его пресса всегда встает на сторону Израиля, ведь это его “ребенок”, и саркастически предлагал посмотреть, что этот “ребенок наделал в Южном Ливане оружием того самого Запада”.
В рамках антиимпериалистичного нарратива военное превосходство Израиля и ответные операции представлялись как желание расширить свои территории. Как заявляла в более раннем интервью Лейла Халед – известная по нескольким угонам самолетов в начале 70-х годов – это не теракты ООП вынуждают Израиль действовать на ливанской земле, а боевики ООП якобы защищают Ливан от израильского экспансионизма.
Как бы то ни было, тогда, в 1978, основные силы ООП почти сразу отступили, что создало иллюзию успешного достижения целей. Но был ли это долгосрочный успех? Отнюдь. Даже несмотря на ввод миротворческого контингента ООН и укрепление позиций дружественной Израилю Армии Южного Ливана, ООП фактически вернулся на прежние позиции и продолжил террор.
В апреле 1980 года террористы захватили уже не автобус и даже не школу, а ясли в кибуце Мисгав Ам, убив ребенка 2 лет и захватив в заложники еще двух младенцев, одному из которых было всего 2 месяца.
Террор дополнялся также нарастающими ракетными обстрелами севера Израиля.
Это формирует в израильском политическом руководстве мнение, что только более широкое военное столкновение может помочь решить проблему. Но решиться на то, что станет Первой ливанской войной, помогли еще несколько факторов.
В 1977 году на выборах впервые за несколько десятилетий побеждает правый блок Ликуд во главе с Менахемом Бегином. События Холокоста были для него очень болезненной и личной темой. Бегин видел многие процессы сквозь призму Холокоста, во всяком случае, на словах. В своих заявлениях он часто объяснял свою политику именно этим мировоззрением: что евреи не вправе оставаться в стороне, когда кого-то постигают похожие беды.
Не исключением стали и эпизоды жестокой резни в отношении христиан в Ливане, что Бегин лично называл геноцидом. Факт того, что и христиане в отместку отнюдь не чурались порой зверской жестокости, опускался. Так или иначе, полагается, что призывы христиан прийти на помощь в эпоху Бегина стали одним из факторов давления на нового премьер-министра Израиля.
Финальный пазл сложился, когда израильское руководство сблизилось с одним из правящих христианских кланов – семейством Жмайель. Был разработан план, согласно которому Израиль может помочь консолидировать власть христиан и инициировать приход к власти в Ливане Башира Жмайеля, с которым, в свою очередь, можно будет подписать уже второй после Египта мирный договор для Израиля.
Так, в июне 1982 года Израиль инициировал операцию “Мир Галилее”, которая переросла в Первую ливанскую войну. Второй раз израильские части пересекли ливанскую границу, чтобы остаться уже не на три месяца, а на долгие 18 лет, ощутив на себе уже в полной мере трясину “ливанского болота”.
Израильский сапог в “ливанском болоте”
Израиль вышел на эту войну в состоянии широкого общественного консенсуса и с ощущением полной оправданности целей. Публичными целями операции было сведение на нет террористической угрозы ООП, ликвидация ее военных возможностей и создание 40-километровой буферной зоны (немного севернее реки Литани).
Менахем Бегин с трибуны Кнессета утверждал, что когда 40-километровый рубеж будет достигнут – “работа будет окончена”, операция достигнет своих целей.
У израильских войск снова не заняло много времени продвинуться вглубь Ливана.
Осторожные вопросы в израильском обществе стали возникать, когда в первую же неделю армия уже достигла Бейрута и начала вступать в серьезные бои с сирийской армией на востоке Ливана. Уже в первую неделю серьезные сомнения в целях войны спровоцировали первую, пока еще небольшую демонстрацию в Тель-Авиве.
Больше вопросов стало возникать на передовой, где далеко не все солдаты и офицеры понимали, в чем состоит их реальная задача. Но пока что израильское общество еще не подозревало, что военно-политическое руководство нарисовало себе гораздо большие планы и не поставило о них в известность ни страну, ни солдат, призванных эти неведомые им планы осуществить.
К июлю 1982 года Израиль уже несколько недель оккупировал и осаждал Бейрут, ровняя с землей западные районы города, в которых укрывалось руководство и боевики ООП. Не с такой стремительной скоростью, как сегодня, но через классические средства массовой информации поступали все более тяжелые кадры из ливанской столицы. Когда домой стали возвращаться первые резервисты, а некоторые командиры и вовсе отказались заводить свои части в Бейрут и ушли в отставку, в Израиле начались уже более серьезные анти-военные демонстрации.
Вместе с демонстрациями началась и их дискредитация, повлекшая за собой первые столкновения. Активисты право-религиозного сектора называли протестующих террористами Фатах, пособниками нацистов и предателями. Столкновения эти достигнут пика в феврале 1983 года, когда религиозный фанатик Йона Аврушми бросит в толпу на протесте организации “Шалом Ахшав” гранату и убьет одного из активистов движения Эмиля Гринцвайга.
В 2020 году, спустя 9 лет после выхода на свободу, Аврушми в интервью 12 каналу признался, что сделал это из любви к премьер-министру Бегину, о содеянном не сожалеет, что любит премьер-министра Нетаньягу еще больше, но на демонстрации больше не ходит, как бы “передав эстафету» молодому поколению, которое «знает, что делать”.
Но вернемся в Бейрут летом 1982 года. Несмотря на большие вопросы и протесты в израильском обществе, до сентября еще сохранялся некий консенсус в свете того, что военные достижения имели потенциал перевыполнения поставленных задач.
Начавшиеся в июле при посредничестве американцев переговоры о прекращении огня принесли Израилю лучшее из возможных соглашение, согласно которому руководство и боевики ООП во главе с Арафатом должны были покинуть Ливан. Соглашение было приведено в действие под наблюдением международного военного контингента в августе, после чего американские и французские военные вслед за кораблями ООП также покинули Ливан.
Израильские же войска не торопились возвращаться домой и даже покидать Бейрут. Казалось бы, достигнута разгромная победа. Национальный палестинский лидер, потерпев поражение, уплыл в далекий Тунис. Значило ли это, что в Ливане не осталось боевиков ООП? Нет, и Израиль почувствовал это довольно скоро. Но потерял ли ООП свою былую хватку в стране? Несомненно.
Однако это была лишь часть скрытого от общественности плана израильского руководства, и пришло время для основной его фазы, породившей в сентябре 1982 года водоворот событий, превративших однозначную военную победу в однозначное имиджевое поражение.
Новым президентом Ливана становится Башир Жмайель – человек самых прямых и налаженных контактов с Израилем. Через неделю случается встреча, на которой нетерпеливые израильские лидеры напоминают Жмайелю о предыдущих договоренностях – подписать с Израилем мирный договор.
Еще через неделю сирийцы взрывают молодого президента, а вместе с ним надежду многих ливанцев на долгожданное прекращение войны, и грандиозные планы израильского руководства на большой передел Ближнего Востока. Сменивший на посту своего брата Амин Жмайель будет более осторожен в связях с Израилем, и даже подписанный в 1983 году мирный договор останется лишь ничего не значащей бумагой.
Несмотря на то, что спецслужбы знали, кто стоит за покушением на президента, в народе распространяется более очевидная версия, и гнев обвинения с жаждой мести направляется на палестинскую общину Бейрута.
Израильское военное руководство использует это как повод провести очередной рейд и чистку террористических элементов в двух лагерях беженцев в западном Бейруте. Имена этих лагерей – Сабра и Шатила – навсегда останутся позорным клеймом на израильском имидже и болезненной темой внутри общества.
На протяжении трех дней христианские военные формирования проводили в лагерях “чистку”. Спустя три дня мир ужаснули кадры зверств. Журналисты нашли на месте раздутые, расстрелянные тела людей и животных, сваленные в кучи среди руин.
Израильские военные не участвовали в зверствах и в основном не подозревали о них – это постановит специальная государственная комиссия расследования. Но факт того, что зверства произошли по инициативе и под покровительством израильской армии не позволят Израилю освободиться от вины за это преступление.
В ответ на события в Сабре и Шатиле в Тель-Авиве состоялась одна из самых масштабных акций протеста в израильской истории, собравшая около 400 тысяч человек с требованием отставки премьер-министра и министра обороны и учреждения государственной комиссии расследования.
Комиссия закончит свою работу в феврале 1983 года, возложит ответственность на министра обороны Ариэля Шарона и рекомендует ему освободить должность. Именно на демонстрации в поддержку выводов комиссии и был убит Эмиль Гринцвайг.
События сентября 1982 года стали первым отрезвляющим ударом в опьяняющей атмосфере победы. 1983 год стал годом окончательного крушения иллюзий касательно нового порядка в Ливане. Волны все нового насилия захлестывали страну и всех участников, глубоко погрязших в трясине “ливанского болота”.
Шарон ушел в отставку. Бегин не выдержал общего давления и также сложил с себя полномочия премьер-министра осенью 1983 года. Амин Жмайель заменил своего брата у руля совершенно неуправляемого корабля на шесть последующих лет, так и не сумев установить контроль над происходящим. События в Сабре и Шатиле постепенно отошли на второй план. Израильские войска отступили из Бейрута на юг. Израильское общество приняло как факт необходимость нахождения израильских войск в Ливане для обеспечения безопасности.
Но еще одно событие сентября 1982 года станет для Израиля поворотным и будет мучительно сопровождать израильское общество еще несколько лет. 4 сентября, к востоку от Бейрута, боевики ООП захватили в заложники восьмерых солдат бригады Нахаль.
Первые заложники и первые сделки
Это был не первый раз, когда израильские граждане попадали в заложники. Все 70-е годы прошли под знаком захвата заложников с требованиями об освобождении заключенных ранее палестинских террористов. Боевики разных группировок ООП угоняли самолеты на международных рейсах, захватывали автобусы, отели, школы и даже ясли.
Изначально, в израильском подходе было мало гибкости. С террористами старались не вести переговоры и не идти на уступки. Однако выбора не было, когда самолеты с израильскими гражданами приземлялись на недосягаемой Израилю территории – Израилю приходилось торговаться и освобождать заключенных. Когда же операции по вызволению заложников были возможны – предпочтение почти всегда отдавалось им.
В израильском историческом нарративе отпечатаны две «образцовые” операции спасения заложников: “Изотоп” (Сабена) и “Энтеббе”. Однако мало кто говорит о ряде проваленных операций, которые стоили жизней заложников.
Некоторые случаи мы упоминали выше: попытка штурма школы в Маалот, отеля “Савой” в Тель-Авиве, перестрелка с террористами на перекрестке Глилот – все они закончились более, чем трагически. Более того, легендарная операция “Энтеббе” была довольно дерзкой авантюрой, которую от провала отделяла лишь случайность. Ее успех записал операцию в учебники истории, но провались она – и мы бы говорили о ней как о неоправданном риске и довольно сумасбродном решении. А быть может, постарались придать историческому забвению, как и в случае с другими проваленными операциями.
Так или иначе, террористы также учились на своих ошибках и далеко не стремились упрощать жизнь Израилю, пробуя все новые тактики. Так, в 1978 году была нащупана очередная подобная тактика. Прямые военные столкновения с террористическими группировками, начиная с операции “Литани”, порождают новое, действенное оружие против Израиля. Солдатам устраивают засады, похищают и надежно прячут так, чтобы нивелировать всякую возможность операций спасения.
Эта новая реальность также значительно отличалась от предыдущего опыта обмена военнопленными между враждующими армиями государств. Речь шла о группировках, с которыми поначалу не было прямых контактов, которые не подписывали никаких конвенций, отказывались сотрудничать с Красным крестом и которым было практически нечего терять. Время всегда было на их стороне, срочности, как в случае с прежними захватами заложников не было, а стало быть и в переговорах они могли вести себя более свободно, прибегать к шантажу и предъявлять почти любые требования.
Так, в ходе операции “Литани” в руках палестинской группировки Ахмеда Джибриля впервые оказался израильский солдат Авраам Амрам. Год спустя его обменяли на 76 заключенных, включая некоторых именитых террористов. Тогда вопрос цены впервые расколол общественное мнение израильтян. Но споры эти достигнут нового градуса, когда речь будет идти уже не об одном, а восьми солдатах.
Из восьми застигнутых врасплох солдат, шестерым “повезло” больше. Они попали в руки Фатах. Их содержали в гораздо лучших условиях, с Арафатом было легче договориться и чуть более, чем через год, их удалось вернуть домой, заплатив относительно терпимую цену.
Двум другим заложникам – Нисиму Салему и Йосефу Грофу в намного более жестоких условиях пришлось провести почти три года. Они попали в руки все к тому же Ахмеду Джибрилю – намного более жестокому и изощренному террористу. Джибриль долго не шел на контакт и не раскрывал состояния двух солдат. Он регулярно подвергал их пыткам и избиениям.
В обоих случаях контакт был налажен через иорданскую принцессу Дину, первую жену короля Хуссейна. Разведясь с Хуссейном, она связала свою жизнь с одним из ведущих боевиков Фатах Салахом Таамари, которого в 82-м году арестовал Израиль.
Сложное положение Арафата после изгнания в Тунис и открытая вражда между ним и Джибрилем похоронили надежды на единую сделку, и позволили Израилю заключить соглашение с Арафатом на относительно терпимых условиях.
С Джибрилем переговоры то и дело заходили в тупик. Вскоре стало известно, что в руках Джибриля оказался еще один живой израильский солдат – Хези Шай, до тех пор считавшийся пропавшим без вести и с большой вероятностью погибшим.
Два года Израиль пытался сбить цену, и так и не добившись успеха, пошел на сделку. В мае 1985 года в обмен на троих солдат было выпущено 1150 заключенных, включая террористов, ответственных за довольно громкие теракты. Например, в рамках сделки на свободу вышел японец Кодзо Омамото – один из ответственных за теракт в Тель-Авивском аэропорту в 1972 году, о котором мы говорили ранее.
Но Нисим Салем, Йосеф Гроф и Хези Шай вернулись домой.
Именно травма первых похищений солдат в Первую ливанскую войну, за 20 лет до дела Шалита и за 40 лет до нынешних событий, станет трансформационным опытом для израильского общества, наметившим довольно однообразную динамику и растущий раскол по этому чувствительному вопросу.
Уже тогда в спорах о заложниках прольется вес спектр чувств и мыслей, так знакомых нам сегодня.
Семьи, чьи близкие отдали себя службе, требуют от государства и армии выполнить свою часть негласного договора и вернуть домой солдат, которых они же отправили на войну.
Государство и армия просят от своих граждан платить порой самую высокую цену, но сами, в свою очередь, не спешат платить высокую цену за них.
Аргументы о том, что у жизни и свободы заложников в принципе есть потолок цены против тезиса о том, что никакого такого потолка быть не должно. Попытка заглушить давление семей аргументами о том, что это лишь повышает цену и помогает врагу. И нередкое обвинение вернувшихся домой в том, что за их жизнь и свободу заплатили якобы слишком высокую цену.
Семьи же разделятся на три группы: те, кто требует возвращения тел своих близких, тех, кто борется за живых заложников, и тех, кто не имеет никакой информации о состоянии своих родных.
В последующие 15 лет по-настоящему громким станет лишь еще одно дело о заложнике, но оно по-настоящему поразит израильское общество и оставит незаживающую рану до сегодняшнего дня. В октябре 1986 года, во время очередного задания в Южном Ливане, в руки врага попадает летчик-штурман Рон Арад.
Сначала он попал в руки движения Амаль, представляющего ливанских шиитов. Израиль начал переговоры с лидером движения на тот момент и нынешним спикером ливанского парламента Набихом Берри (сейчас именно он вел переговоры с посредниками о прекращении огня). Первые два года после похищения было точно известно, что Арад жив. В какой-то момент, по словам переговорщиков, была реальная возможность вернуть его домой. Но затем Арад перешел в руки другой группировки и всякая связь и информация о нем пропала.
Рон Арад так никогда и не вернулся домой. Существует предположение, что он погиб в плену в конце 80-х годов, но достоверно о его судьбе и по сей день ничего не известно.
Имя Рона Арада стало нарицательным в израильском обществе.
Группировка, завладевшая Арадом, была совершенно новым игроком на поле ливанского хаоса.
Она получила название Хезболла.
“Ливанское казино”. Хезболла – новая проблема на старом месте.
11 ноября 1982 года в городе Тир (ивр. Цор) на юге Ливана прогремел взрыв, и 7-этажное здание сложилось как карточный домик, похоронив под обломками десятки людей.
С самого начала войны это здание заняла израильская армия, обустроив там штаб-квартиру военного управления территорией Южного Ливана. Погибло 76 израильских солдат. За неимением других версий, быстрое расследование установило, что причиной взрыва и обрушения здания была, скорее всего, утечка газа.
Пройдет год, подобные взрывы унесут сотни жизней в американском посольстве, на военной базе в Бейруте и наконец в другом штабе израильской армии в том же Тире, и станет ясно – ни о какой утечке газа речи не шло. Речь шла о новом смертоносном оружии – машинах смертников, начиненных сотнями килограмм взрывчатки. Автор этого оружия – новая радикальная исламистская группировка, вдохновленная и направляемая иранской революцией – Хезболла.
До тех пор шиитов в Ливане представляло движение Амаль. Поначалу шииты, страдавшие от палестинского террора, сотрудничали с Израилем и с ликованием приветствовали продвижение израильских солдат вглубь Ливана. Но когда сила общего врага была фактически нивелирована, у шиитских группировок, воевавших против израильского союзника в лице христиан, не осталось с Израилем общих знаменателей, что положило начало столкновениям и вражде.
Настроения также начали сильно меняться, когда стало ясно, что израильские войска не спешат покидать территорию чужой страны даже после изгнания палестинских боевиков.
Почему же Израиль не развернул свои войска к границе с отплытием последнего корабля ООП? Спустя годы, уже зная, что произойдет после, этим вопросом риторически задавались многие. Но на сентябрь 1982 года аргументация строилась, как мы уже отмечали, в первую очередь, на далеко идущих планах навести в Ливане порядок и гарантировать военное и политическое превосходство христианской общины. То есть увековечить прежний порядок, даривший Израилю самую спокойную границу до 70-х годов.
Когда же стало очевидно, что авантюра политического вмешательства в соседнем государстве провалена, причины нахождения войск в Ливане были снова сведены в плоскость безопасности. Вместе с тем, войска постепенно переместились ближе к границе и сформировали буферную зону, которую назовут “полосой безопасности” (“рецуат ха-битахон”).
Еще одной иллюзией была Армия Южного Ливана. Израильскому руководству хотелось верить, что со временем созданные Израилем формирования смогут самостоятельно решать задачи, и тогда можно будет вернуться к границе.
Но несмотря на огромное количество вложенных ресурсов, АЮЛ так никогда и не стала самодостаточной силой, оставшись своеобразным внешним, но довольно слабым подразделением израильской армии, часто отвлекавшим удар на себя и выполнявшим много грязной работы, но требовавшим постоянного присмотра и защиты.
Иллюзия разрушилась одномоментно, когда вместе с окончательным выходом израильских частей из Ливана в 2000 году, АЮЛ почти сразу сдала свои позиции, включая оставшееся вооружение, наступающим силам Хезболлы, а большинство служащих АЮЛ бежало в Израиль.
На рубеже формирования “полосы безопасности” начала материализоваться своего рода дилемма курицы и яйца.
С одной стороны, нахождение израильских войск на юге Ливана обратило против Израиля шиитские милиции и подарило новой, отколовшейся от Амаль радикальной группировке яркую цель для существования, ведь в первое десятилетие, на фоне идеологии радикального ислама, Хезболла провозгласила своей главной тактической целью именно борьбу с израильской оккупацией.
С другой стороны, возникновение подобной группировки и методы ее работы породили новую реальность и еще большие угрозы в сфере безопасности на северной границе.
Возникла бы Хезболла в отсутствие израильских войск в Ливане? Наверняка да, ведь это было частью экспансионистской политики Ирана по экспорту исламской революции в другие места. Но получила бы эта группировка такое имя, место и легитимацию в глазах шиитского общества без легенды про борцов с израильской оккупацией? Это большой вопрос.
И это была не просто легенда. Когда гражданская война в Ливане подошла концу и в 1989 году были заключены Тайфские соглашения, все военизированные формирования должны были разоружиться в пользу национальной армии. Все, за исключением Хезболлы, получившей статус “движения сопротивления” против израильской оккупации.
Необходимо также осознавать: это с израильской точки зрения армия заходит в Ливан за неимением других способов борьбы с террором. Но если взглянуть на вещи со стороны ливанцев, Израиль – это довольно агрессивный сосед, время от времени делающий на территории Ливана то, что вздумается, включая долгие годы физического нахождения на части территории их страны.
Кроме миссии и статуса борца с оккупацией, Хезболла получила также бесценный, реальный опыт партизанской войны против опорных пунктов израильской армии, в ходе которой Хезболла училась, извлекала уроки, модернизировала тактики боя и свое вооружение.
Из небольшой и неопытной группировки Хезболла постепенно превратилась не только в партизанскую армию, но и в глубоко укорененную в народе политическую силу.
Вышло так, что израильская армия заходила в Ливан на несколько месяцев, чтобы элиминировать угрозу со стороны ООП, и осталась в Ливане на долгие 18 лет, имея дело уже с новой, более серьезной угрозой со стороны Хезболлы.
В интервью времен Первой ливанской войны один из солдат сказал, что все это напоминает ему казино, в котором ты ставишь, ставишь, ставишь и не знаешь, когда и как остановиться, ведь ты уже так много поставил. На комментарий репортера солдат грустно отвечает, что в этом случае речь, к сожалению, идет совсем не о деньгах. Речь шла о человеческих жизнях.
Четыре матери, множество трагедий и одна дилемма
Постепенно вопрос присутствия армии в Ливане отошел на периферию общественного сознания. Если в годы после Первой ливанской войны этот вопрос еще и задавался, то к 90-м годам вокруг него выросла своего рода привычка, консенсус, практически не подвергаемый сомнению. Общепринятое мнение состояло в том, что нахождение на ливанской территории жизненно необходимо для обеспечения безопасности израильского севера.
Нельзя отрицать: угроза физических проникновений через границу, терроризировавшая Израиль в 70-х годах, была действительно сведена на нет. За все это время случился лишь один прорыв буферной зоны, который был отражен.
Но проблему ракетных обстрелов, набиравшую все большую силу в последующие десятилетия, “полоса безопасности” не решала ровно никак, и жители севера Израиля продолжали жить под постоянной угрозой, лишь другого характера. Стоит также помнить, что Железный купол и другие системы ПРО будут введены в эксплуатацию лишь после 2011 года. До тех пор единственным спасением от прилетавших ракет были лишь бомбоубежища.
Кроме того, израильские солдаты, без маневров и продвижений, в пассивной фазе поддержания укрепленных баз стали легкой мишенью для партизанской войны Хезболлы. Ежегодно погибали десятки солдат и это превратилось в привычную, фоновую рутину. Израильское общество воспринимало это как печальную, но необходимую цену для безопасности гражданского населения севера. Вопрос о выходе из Ливана все время висел в воздухе, но фактически перестал обсуждаться всерьез, и поднялся вновь лишь к середине 90-х годов, в контексте замаячившей перспективы мирного договора с Сирией.
Односторонний же выход отметался практически сразу – перспектива перемещения родившейся за годы оккупации угрозы на государственную израильскую границу казалась более пугающей.
А угроза, несомненно, становилась все более и более серьезной. Проведя, казалось бы, смелую и успешную операцию первой точечной ликвидации с воздуха лидера Хезболлы Аббаса Аль-Мусави в 1992 году, Израиль преждевременно привел к власти в организации человека намного более талантливого, харизматичного и связанного с Ираном – Хасана Насраллу.
Именно под руководством Насраллы Хезболла нарастила значительную военную и политическую силу, а сам он превратился в фигуру большого влияния на ливанское общество, особенно для шиитской его части.
Но не растущим столкновениям с Хезболлой и их жертвам среди солдат было суждено поменять общественные настроения и зародить в израильтянах глубокое чувство стратегической бессмысленности нахождения в Ливане.
Скорее, наоборот, это лишь ожесточало позиции. В середине 90-х новый командир северного округа Амирам Левин внедрил новую, более агрессивную доктрину, значительно увеличив количество точечных рейдов, атак и операций против Хезболлы.
В дополнение к наращиванию атак, предпринимались также попытки к сокращению потенциальных угроз для солдат. Например, транспортировка служащих к частям и между ними наземным транспортом была очевидной мишенью для мин и снарядов и довольно частой причиной гибели солдат. В связи с этим было решено перебрасывать солдат из Израиля к частям вглубь Ливана вертолетами.
Это и привело к трагедии, которая стала поворотным моментом в общественном сознании. В феврале 1997 года два вертолета с солдатами на борту столкнулись, даже не долетев до Ливанской границы. Все 73 пассажира и члена экипажа погибли.
Трагедия глубоко шокировала израильское общество. Но четырех женщин-жительниц севера, чьи сыновья служили в Ливане, трагедия сподвигла на действие: они основали движение за немедленный выход израильских войск из Ливана. Движение получило название “Четыре матери” (“Арба Имаhот”).
Они устраивали демонстрации, встречались с политиками и военными и сумели растрясти уснувший общественный диалог о том, что Израиль вообще делает в Ливане, чего хочет достичь и ради чего погибают их сыновья.
Движение вызвало большой отклик и симпатию в обществе. К 1999 году выход из Ливана стал одной из главных предвыборных тем. Эхуд Барак и Биньямин Нетаньягу – оба стремились добиться соглашения с Сирией, которое позволило бы вывести войска из Ливана. Некоторые полагают, что именно убежденность Барака по этому вопросу принесла ему победу на выборах – к тому времени, согласно опросам, большинство в израильском обществе выступало за выход из Ливана.
Давление матерей, призывавших не тянуть с выходом, росло. Но вместе с ним росло и давление на них самих. Как и в случае с семьями заложников, их нередко обвиняли в пособничестве врагу, слабости, трусости, называли агентами Хезболлы, сирийцев, иранцев и даже “подстилками” Арафата, давно не имевшего к проблеме Ливана никакого отношения.
Дальше всего пошел командир бригады Голани, служившей в Ливане, назвав четырех матерей – четырьмя тряпками (арба смартутот) и призвал солдат не слушать их и тех, кто дает им голос, в частности “Шели Смартутович” (имелась в виду журналистка и будущая политик Шели Яхимович).
Сомнения, однако, проникли в ряды служащих, хотя можно сказать, что как раз на передовой сомнения и зародились впервые. Сын одной из тех самых матерей – Офер Шарон – во время провалившейся операции не стал рисковать жизнью и не пришел на помочь своим командирам и товарищам. Сразу после инцидента он сослался на шок и страх. Но в более позднем интервью он признался: страх был, среди прочего, продиктован мыслью, что ему не хочется погибать в бессмысленной войне.
Мать солдата – Брурия Шарон – полагала, что ее сын выражает замолчанный сантимент большинства служащих в Ливане солдат. Служба, в которой за короткий промежуток времени от твоей части могло ничего не остаться – и не в каком-то важном бою, а просто по факту нахождения на базах – оставляла глубокие, невысказанные травмы. Рейхан – самый северный опорный пункт “полосы безопасности”, глубоко впивавшийся в ливанскую территорию, стал носить неофициальное название – “форпост смерти” (“моцав ха-мавет”).
В отсутствие горизонта и понятной стратегии, которая бы оправдывала нахождение в Ливане, росло ощущение бессмысленности потерь. Единственной мотивацией солдат оставалась как бы защита северных поселений, но росло ощущение, что защита эта заключается лишь в том, чтобы просто принять смерть на себя.
Армейские командиры поспешили осудить действия Офера Шарона, как абсолютно неприемлемые, в очередной раз выразив опасения, что личные политические взгляды проникают на оперативный уровень и грозят распадом боеспособности и единства армии.
Крайне противоречивый вопрос, тем не менее, наметил серьезную проблему, сопровождающую нас по сегодняшний день.
Вполне определяемые угрозы и классические войны первых поколений государства уступили место нескончаемой, асимметричной войне с террором. Израильское общество, все больше устающее от войн и необходимости приносить постоянные жертвы, желало, по крайней мере, видеть от своего руководства хоть какой-то намек на стратегию. Хотя бы какой-то ответ на вопрос, ради какой конечной цели погибают их близкие и они сами.
Трагедия заключается в том, что ни тогда, ни сейчас реальных ответов на глубоко укорененный террор нет. У террора нет цели победить в войне, лишь посеять смятение и страх, в войне с террором крайне сложно одержать какую-либо реальную, ощутимую победу, можно лишь нанести ущерб, ведь террористические группировки не спешат вступать в решающие битвы и всегда находят способ отступить, выждать, обойти препятствия и нанести удар с другой стороны.
Так, Первая ливанская война и все, что последовало после, стало своеобразной разграничительной чертой между так называемыми войнами “без выбора” и войнами “по выбору”. Несмотря на то, что начало войны было оправданным ответом на палестинский террор, ее ход, скрытые цели, решения и политика превратили ее в войну, которую, в конечном итоге выбрал вести сам Израиль.
Подобная динамика будет характеризовать все последующие израильские войны, где повод для начала той или иной операции практически не подвергается сомнению, но ход операций и решения в ходе войн вызывают все больше и больше противоречий и углубляют идеологический раскол.
Так или иначе, к концу 90-х годов мнение большинства о том, что нахождение в Ливане – это абсолютная, безальтернативная аксиома, сместился в сторону того, что нахождение там – это скорее израильский выбор, и при том довольно дорогостоящий.
24 мая 2000 года в одностороннем порядке Израиль покинул территорию Ливана спустя 18 лет и более 1200 жертв среди солдат.
В общественном сознании запечатлится радость солдат и фраза, сказанная многими солдатами по телефону: “Мама, мы вышли из Ливана”.
Было ли это необходимым решением или же ошибкой? В отсутствие широкого общественного консенсуса почти по любому вопросу, ответ отныне зависел от того, кого вы спросите.
Жизнь “вне” Ливана?
Со временем в израильском обществе развилось противоположные взгляды на все, что связано с террористическими угрозами нового века, включая ливанскую Хезболлу. Сторонники обоих взглядов периодически прибегают к спекуляциям и мыслительным ловушкам в попытке описать реальность и извлечь из нее прикладные выводы. Но реальность раз за разом оказывается сложнее односложных формул и мысленных срезаний на пути борьбы с изощренной террористической угрозой.
Начнем с самого выхода из Ливана. Насралла обозначил это как свою однозначную победу. В своей речи он сравнил Израиль с паутиной, которую можно якобы легко “смахнуть”.
«Израиль с его ядерным оружием и истребителями на самом деле слабее паутины… Израильское общество устало от войны и не владеет устойчивостью, чтобы выдержать продолжительный конфликт и нести потери. Израиль может казаться сильным со стороны, но его легко победить»
Эта речь, больно ударившая по израильской гордости, служила одним из главных аргументов тех, кто считал и считает, что выход был ошибкой, проявлением слабости, якобы давшим Хезболле и другим силам на Ближнем Востоке надежду на то, что в долгой борьбе Израиль можно истощить.
Однако стоит подойти к этому критически. Во-первых, для террористических организаций нет никаких проблем трактовать любую реальность в свою пользу и объявлять порой даже разгромные поражения победой. Стоило ли продолжать оставаться в Ливане и нести потери только для того, чтобы якобы “не показывать слабость” и не давать другой стороне символ победы? Сомнительно.
Был ли иной смысл нахождения израильских войск в Ливане? Как мы уже упомянули, это никак не решало проблему ракет среднего и дальнего радиуса действия. Препятствовал ли Израиль росту и укреплению Хезболлы на территории Ливана? Нет, и вряд ли мог бы, оккупируй Израиль хоть территорию всей страны – что уж говорить о контроле маленького отрезка.
Единственная польза “полосы безопасности” была лишь в том, что угроза прямых столкновений и обстрелов ракетами малого радиуса отодвигалась от границы вглубь ливанской территории. Но эта тактическая буферная зона без какой бы то ни было стратегии дорого стоила Израилю. Израильские солдаты просто формировали собой живой щит для жителей севера и платили своими жизнями за то, что другого решения по факту не было и нет.
При этом наивно будет утверждать, что вывод войск был безболезненным процессом. Это было, как минимум, признание ошибок и недееспособности оборонной парадигмы в отношении Ливана, главенствующей в Израиле на протяжении долгих 18 лет. Выход был односторонним, ведь переговоры с умирающим сирийским диктатором Асадом, частью которых было и потенциальное ливанского урегулирование, зашли в глухой тупик.
Наконец, с выходом из Ливана угроза и правда довольно быстро переместилась на израильскую границу. А ее переход – фактически очередное вторжение на территорию соседнего государства стало для Израиля гораздо более непростой задачей.
С другой стороны, премьер-министр Эхуд Барак, иницировавший быстрый вывод войск, был убежден, что это действие, также поставило непростую дилемму и перед Насраллой. Во-первых, нужно было снова обосновать необходимость своей организации внутри самого Ливана. Во-вторых, нахождение израильских войск в Ливане до тех пор как бы оправдывало удары по израильским позициям и даже внутри самого Израиля. Теперь же Хезболле нужно было найти новую видимую причину для столкновений.
Хезболла нашла таковую в виде маленького кусочка земли – Ферм Шебаа, заявив, что это якобы ливанская территория, хотя до 1967 года она входила в состав Сирии, а затем перешла вместе с Голанскими высотами под израильский контроль.
И тем не менее, когда противостояние перешло на государственную границу, каждое столкновение отныне грозило серьезной ответной эскалацией и требовало от Хезболлы большего риска.
Так, Насралла, по его собственным словам, и просчитался в 2006 году, не допустив, что очередное похищение двух солдат приведет к столь агрессивному ответу Израиля.
Дело в том, что шестью годами ранее, осенью 2000 года, уже после выхода израильских войск, похищение трех патрулировавших границу солдат, можно сказать, сошло ему с рук. Израиль ответил серией ударов, но почти сразу вошел в переговоры о возвращении похищенных: Ади Авитана, Беньямина Авраама и Омара Савайда.
Ситуацию усложнило то, что в руки Хезболлы также попал Эльханан Тенненбаум. Он пытался провернуть сделку по сбыту наркотиков в Дубае, когда его атаковали и вывезли частным самолетом в Ливан. Он также был резервистом на достаточно высокой должности северного командования армии и обладал ценной для Хезболлы информацией.
Спустя три года была заключена сделка, которая получила имя единственного живого заложника – Тенненбаума. Среди сотен освобожденных заключенных были террористы Хезболлы, захваченные Израилем специально для сделки по освобождению Рона Арада, след которого на тот момент уже бесследно пропал.
Самир Кунтар – террорист, ответственный за жестокое убийство 4-летней Эйнат Харан и ее отца в Наарии в 1979 году также должен был выйти на свободу в рамках этой сделки, но в последний момент израильские переговорщики изменили условия. Кунтар остался в тюрьме еще на 4 года. В 2008 его обменяли на тела двух похищенных в 2006 году солдат: Эхуда Гольдвассера и Эльдада Регева.
Даже по вопросу Кунтара сосуществуют противоречивые позиции. Одна предполагает: будь Кунтар освобожден в сделке Тенненбаума в 2004 году – быть может похищения Гольдвассера и Регева не случилось бы. Другая заявляет, что Хезболле не нужны особые поводы для террора, и то, что Кунтар остался в израильских руках, позволило вызволить тела двух солдат несколькими годами позднее. Обе позиции довольно спекулятивны и утверждать что-либо наверняка мы не можем.
Совпадение это или расчет, но два инцидента похищения солдат Хезболлой произошли тогда, когда Израиль был сфокусирован на других фронтах. В октябре 2000 года набирала свою силу Вторая интифада.
Летом 2006 года, за две недели до похищения Гольдвассера и Регева, впервые в заложники ХАМАС попал другой израильский солдат – Гилад Шалит. Во время похищения солдат на северной границе Израиль находился в разгаре первой операции на территории сектора Газа после того, как покинул ее.
Позднее выяснится – Хезболла не рассчитывала, что Израиль решится также и на первую операцию в Ливане после выхода из него. Насралла лично сказал в интервью: знал бы он, какой ценой обойдется похищение двух солдат для Ливана, то не решился бы на захват заложников.
То, что станет Второй ливанской войной, начиналось, по обычаю, с обширной операции ВВС – неофициально ее назовут “Ночью Фаджеров” (ракет иранского производства). Менее, чем за час, точными авиа-ударами было выведено из строя большинство пусковых установок и уничтожена большая часть ракетного арсенала Хезболлы. Это не помешало им терроризировать израильский север ракетными обстрелами в последующий месяц, и все же изначальный потенциал этих атак был куда больше.
Однако, то, что последовало далее, запечатлеется в израильском сознании, как одна из самых неудачных военных кампаний. Разлад в военном командовании, несогласованность, политическая подоплека решений, раздувание скандалов в СМИ, отсутствие четких целей наземной операции и неподготовленность к ней привели к довольно хаотичному ее ходу с чередой ошибок и трагедий, которых можно было избежать.
Особенно в израильской памяти отпечатается последняя операция этой войны и бой в Вади Салуки, стоивший Израилю 33 жертвы за день до прекращения огня.
В воздухе повис молчаливый вопрос: ради чего был этот бой, и что в целом поменял месяц ограниченных наземных маневров, если то, что станет итогом этой войны было разработано еще в первую ее неделю?
А политическим итогом этой войны стала резолюция 1701 совбеза ООН. Резолюция требовала разоружения Хезболлы и создание “чистой” от них буферной зоны в Южном Ливане. “Чистоту” этой зоны должны были обеспечивать миротворческие силы ООН (UNIFIL). Была ли эта резолюция действенной на практике? Нет. Было ли это дипломатическим достижением и своеобразным якорем, к которому Израиль может возвращаться и аппелировать, в том числе сегодня, указывая на несостоятельность формата подобных международных договоренностей? Несомненно.
И тем не менее, если смотреть на сухой результат: 17 лет после войны, которую Израилю запишут в зачет довольно неудачных, на северной границе сохранялась относительная тишина. И вообще, за 23 года с момента выхода войск из Ливана столкновений с Хезболлой и их жертв стало куда меньше.
Это далеко не значит, что Хезболла перестала представлять угрозу. Напротив, все эти годы Израиль готовился именно к тяжелой войне на севере, а Хезболла многократно увеличила свой военный потенциал и также терпеливо готовилась к следующему столкновению с Израилем. Бать может, многолетняя тишина отчасти и была вызвана опасением мощного ответа Израиля. Однако опасение это было скорее в плоскости преждевременной потери накопленного потенциала, как в 2006 году, и новый удар, вероятно, планировался.
Когда подобный удар мог произойти и смог бы Израиль эту атаку отразить – еще одно раздолье для спекуляций на тему.
Когда мы говорим о возможности прорыва границы и его потенциально катастрофических последствиях – военная буферная зона, несомненно, дает ту самую стратегическую глубину и первый рубеж перед приграничными населенными пунктами. Но это не значит, что единственный ответ на эту угрозу – израильская военная оккупация части территорий соседних государств.
Фактическая неспособность войск UNIFIL обеспечить выполнение резолюции 1701 также не означает, что подобный подход несостоятелен вовсе, и что не существует более действенной формулы.
Так как же стала выглядеть жизнь “вне Ливана”?
С одной стороны, выйдя на государственную границу, Израиль лишил Хезболлу прямого повода для постоянных нападений и перестал нести регулярные потери в рядах своих солдат. Отныне любая агресси грозила более серьезными ответными мерами и заставляла Хезболлу думать дважды, прежде чем сделать шаг, особенно после опыта 2006 года.
С другой стороны, это заставило Хезболлу изменить стратегию в сторону обманчивого затишья, во время которого группировка накапливала внушительное количество ресурсов для некого “решающего” столкновения в будущем. Таким образом, Израиль получил у своей северной границы, пожалуй, самую значительную угрозу.
Была ли эта угроза контролируемой? Большой вопрос. Как мы знаем сегодня, уровень разведданных и информационного проникновения в решения и действия Хезболлы оказался куда глубже, чем в случае с ХАМАС.
Быть может, если бы Хезболла приняла решение атаковать Израиль вместе с ХАМАС 7 октября – мы говорили бы об этом совсем в ином тоне, а все описанные нами события пересматривались заново. Как в теории относительности, только в этом случае пространство и время израильской реальности искажают реальные и гипотетические трагедии и успехи прошлого и будущего.
Несомненно, то, что этой атаки не произошло, позволяет оценивать ситуацию намного более холодно. Что не мешает, однако, некоторым извлекать далеко идущие выводы и из неслучившейся атаки Хезболлы.
Так или иначе, атака ХАМАС, похоже, застала неподготовленными не только израильтян, но и Хасана Насраллу.
Очередной эпизод. В чем наша проблема?
По всей видимости, о дате и деталях атаки ХАМАС ни Хезболла, ни Иран не знали. Как недавно сообщила пресс-служба израильской армии в первые дни после 7 октября спецназ Хезболлы занял позиции на границе, но эффект неожиданности был упущен – командование северного округа уже было готово к потенциальной атаке и Израиль начал наносить точечные удары по приграничным позициям.
Хезболла присоединилась к ХАМАСу лишь ограниченно, якобы из солидарности, обстреливая израильский север так, чтобы не спровоцировать полномасштабное столкновение. Но за 11 месяцев ограниченных израильских ответов Хасан Насралла, кажется, вошел во вкус: можно было терроризировать Израиль “на медленном огне” по относительно терпимой цене.
11 месяцев Израиль и правда не инициировал более серьезный ответный удар, учитывая все непростые факторы. Все это время в Израиле звучали как откровенно ястребиные и порой даже “шапкозакидательские” голоса, так и тревожные предупреждения о том, что столкновение с Хезболлой грозит катастрофой.
Потенциальная катастрофа оценивалась с точки зрения огромного ракетного арсенала ливанской группировки. Однако сценарий катастрофы основывался на предпосылке, что Хезболла решится на тот самый “решающий” бой и начнет запускать ежедневно тысячи ракет в сторону гражданских и инфраструктурных объектов, перегрузив и обрушив тем самым системы ПВО.
Могло ли это произойти? Теоретически, да. На практике же Хезболла и Иран с самого начала демонстрировали нежелание вступать в этот некий “решающий” бой сейчас. Можно ли черпать уверенность в мотивах и шагах религиозных фундаменталистов из рациональной оценки ситуации и видимых признаков – большой и дискуссионный вопрос.
Тем не менее, даже авиаудары по Бейруту и так называемая “атака пейджеров” не спровоцировала Хезболлу еще при живом Насралле на повышенную эскалацию.
Была ли атака пейджеров спланированным началом более масштабных действий в Ливане или ее проведение и правда было продиктовано опасением раскрытия, но ее результаты запустили необратимую реакцию. За короткий срок Израиль нанес мощный удар по Хезболле и ее возможностям, апогеем которого была ликвидация многолетнего лидера организации Хасана Насраллы и практически всех его потенциальных заместителей.
Быстрый успех и перехват инициативы на северной границе произвел опьяняющий эффект на многих в израильском обществе и снова зародил опасное чувство тотального превосходства, однако не стоит себя обманывать.
Хезболла потерпела серьезный удар, но удар этот далек от смертельного. Террористическая группировка, потерпев тактическое поражение, не спешит выбрасывать белый флаг или, напротив, отчаянно бросаться в финальный бой. Тактика остается прежней – отступить, выждать, набраться сил и снова напасть. И это ровно то, что мы наблюдаем.
После серьезного нокдауна, Хезболла сумела оправиться, и бой снова идет “по очкам”. По словам израильской армии, ракетный арсенал Хезболлы сократился на две трети. Но это все еще оставляет в руках группировки десятки тысяч ракет, и ровно поэтому привычной картиной последних месяцев стали ежедневные залпы в сотни ракет по территории всего Израиля и, главным образом, по северу.
Наземная операция зачистки ливанских деревень первой и второй полосы вблизи границы дает опять-таки лишь тактические успехи. Израильские войска натыкаются на ячейки Хезболлы то тут, то там, и периодически терпят болезненные потери. Но, по всей видимости, основные силы группировки просто снова отступили вглубь страны.
Быть может, если бы переговоры о прекращении огня начались немедленно после оглушительного успеха нескольких операций и ликвидации Хасана Насраллы, Израиль сумел бы извлечь лучшие дивиденды из сложившейся ситуации, но спустя два месяца преемник Насраллы Наим Касем уже довольно уверенно и оптимистично заявляет, что Хезболла будет ключевым игроком в отстраивании жизни Южного Ливана.
Израиль же снова добился тактического успеха, отодвинул угрозу от своих границ, но вновь зашел в стратегический тупик. Искоренить Хезболлу Израиль не в силах. Ливан – это все еще крайне слабое, бедное и разобщенное государство с вакуумом власти, который умело использует глубоко укорененная десятилетиями радикальная группировка.
Переговоры о прекращении огня снова велись на уровне того, кто и как будет контролировать отсутствие Хезболлы в Южном Ливане, и лишь время покажет – не пусты ли эти разговоры и стоящие за ними гарантии. Но даже если удастся выработать рабочий механизм, проблема Хезболлы и стоящей за ней угрозы для Израиля никуда не денется.
На данный момент у Израиля как не было, так и нет комплексного и долгосрочного ответа на подобную террористическую угрозу. И быть может, лучшим решением было бы принять наконец этот факт и строить свои планы соотвественно.
Проблема не в том или ином соглашении, не в том, достаточно ли мы навоевались в Ливане или нужно было еще, заняли мы или нет тот или иной форпост, продвинулись вглубь страны или остались на уровне былой “полосы безопасности”, дошли до Марун аль-Рас, Тира или Бейрута.
Проблема в том, что раз за разом политическое и военное руководство, а за ним и все израильское общество делает все это вслепую, в надежде, что вдруг в этот в раз все наконец решится, и наступит новый мир. Довольно серая реальность и фактически нерешаемая проблема оборачивается сначала в красивые и громкие обещания, а затем, спустя десятки или даже сотни жертв – в убедительные оправдания, почему сейчас для обещанного не время.
Диалог со всех сторон ведется на уровне пустых, ни на чем не основанных лозунгов. Вместо того, чтобы раз за разом продавать просроченный товар под видом нового, настоящее политическое лидерство заключалось бы в публичном признании простого и тяжелого факта: то, что мы делаем на протяжении 40 лет не работает в долгосрочной перспективе, новых путей решения усугубляющейся проблемы у нас нет и их нужно искать.
А пока, если не произойдет чудо, наша участь – это лишь временные заплатки в виде все новых и новых столкновений с террористами в Ливане.
Но нынешняя политическая атмосфера не способствует осознанию сложных дилемм. Все должно быть односложно, если победа – то только тотальная, если соглашения – то так нужно было. В неудачах всегда можно обвинить политических оппонентов. Главное не вести тяжелых разговоров и не признавать ошибки. Даже если все это означает наступать из раза в раз на одни и те же грабли. Даже если очередная “ставка в казино” прогорает.
Именно в Ливане за последние 50 лет Израиль впервые столкнулся со всем тем, что сопровождает нас по сей день. Терроризм во всех его проявлениях, заложники, сделки и то, как это раскалывает израильское общество, но главное, что стоит за этим всем, – асимметричная война на истощение, в которой практически невозможно победить.
Но не компромиссы, уступки и признание ошибок делают нас в этой войне слабее. Нас делает слабее политика упрощения, искажение реальности, подшивание удобных фактов под красиво звучащие теории, навешивание ярлыков и политизация любого вопроса, но более всего – размывание диалога о больших проблемах и утерянная способность вовсе его вести.
Израильское общество устало не столько от самой войны, как утверждал покойный ныне Хасан Насралла, сколько от пустых обещаний и отсутствия ясного пути, от непонимания, что в конечном итоге принесет еще одна слепая война, еще один маневр, еще одна заплатка без какой бы то ни было стратегии. Израильское общество устало не воевать, а умирать понапрасну ради пустых политических штампов.
Так вышло, что Ливан стал своего рода треснувшим зеркалом для израильского общества. Вот уже 50 лет мы заглядываем в него в надежде увидеть путь, но видим лишь все более потерянное и расколотое отражение себя.
Поделиться