8 месяцев. Правительство vs народ

Вопросы – важнейший инструмент критического мышления. Когда тебе быстро пытаются продать какой-то непонятный продукт и не дают никаких деталей, ты начинаешь задавать вопросы. Когда тебе подают информацию в категоричной форме, как абсолютную истину, не терпящую других взглядов и интерпретаций, ты начинаешь задавать вопросы. Когда ты спросил об одном, а отвечают тебе совсем другое, надеясь что ты не заметишь, ты задаешь вопросы.

С нашего полного позволения восемь месяцев правительство продает нам какой-то неясный продукт, в сложной реальности следует лишь категоричным, односложным установкам и не отвечает прямо ни на один вопрос. Самое время нам задаться сложными вопросами и пробраться сквозь дебри популизма, лозунгов и манипуляций. Ведь часто правильно заданные вопросы способны кристаллизовать даже самые запутанные ситуации, высветить реальные проблемы или же отношение к ним.

Война. Заложники. Провал коммуникации и нулевая прозрачность.

Спустя 8 месяцев войны, за которые мы фактически не добились поставленных целей, самое время задать себе ряд честных вопросов, первый из которых: достижимы ли наши цели?

Сопоставима ли цель возвращения заложников с целью ликвидации политической и военной силы ХАМАСа? Если сопоставима, то каков конкретный план по их достижению в ближайшее время и почему спустя 8 месяцев мы так далеки от этого?

Если не сопоставима, то каковы наши реальные национальные приоритеты? Что нам важнее: вернуть людей или продолжать воевать даже ценой их гибели?

Если важнее вернуть людей, то почему в рамках переговоров о сделке мы не идем на необходимые для этого уступки? Если для этого нужно прекратить войну и вывести войска, какие политические инструменты у нас есть, чтобы продолжить давление на ХАМАС и не позволить им восстановить себя в прежнем виде? И какой может быть наша стратегия дальше?

Если для нас приоритет – свергнуть ХАМАС даже ценой жизни заложников, то почему правительство не говорит об этом прямо, давая народу ложную надежду? Если мы настаиваем на продолжении войны, каков наш план? Чего мы можем добиться за месяц, два, три, полгода войны? Каковы наши гарантии? Каковы наши риски? Чего нам будет стоить продолжение войны на дипломатическом и экономическом уровне? Грозят ли нам санкции? Способны ли мы продолжать войну экономически, учитывая, мягко говоря, немалый дефицит госбюджета и все более дорогие кредиты, которые мы берем, чтобы его покрыть?

Кроме того, почему с февраля военные действия ведутся таким неспешным темпом? Потому что у нас не хватает ресурсов на более интенсивную войну или потому что в ней нет смысла?

То тяжелое положение, в котором мы оказались, это результат наших неудачных решений или же это был правильный ход войны, и мы бы так или иначе оказались там, где оказались? В случае, если мы сами привели себя в эту точку, можем ли мы продолжать, только лишь ради того, чтобы исправить свои же ошибки?

Спустя 8 месяцев израильское общество, как минимум, заслуживает от своего правительства четких, вразумительных, честных и прозрачных ответов на эти вопросы. Что же мы видим вместо этого?

Правительство и его глава, наш премьер-министр, не дает ни одного внятного ответа и продолжает разговаривать с нами пустыми лозунгами, прячась за картонными декорациями, где нет места сложным вопросам и тяжелой правде, где все категорично, громко и одноцветно.

Каким-то образом мы все еще бьемся за тотальную победу и полное уничтожение ХАМАСа, хотя никакого конкретного плана за этими словами не следует. Никакого ответа на критику многочисленных военных экспертов, утверждающих, что это иллюзия и фактически невыполнимая задача, никаких опровержений в виде хотя бы приблизительного плана дальнейших оперативных задач.

Военный блок, американцы и множество экспертов утверждают, что воевать можно до потери пульса, но без политических решений и внедрения альтернатив, ХАМАС уничтожить невозможно.

На это премьер-министр продолжает твердить, что сначала необходимо уничтожить ХАМАС, а потом уже говорить об альтернативах, опять же без четкого плана о том, как это сделать. Глава Совета национальной безопасности Цахи Анегби дает весьма расплывчатую формулировку, что воевать мы будем еще минимум 7 месяцев. Опять же, без какого-либо видения того, что через эти 7 месяцев произойдет, чего мы, хотя бы по самым скромным оценкам, сможем добиться, и стоит ли это рисков и потерь, которые мы можем понести.

Кажется, растеряв почти весь безусловный кредит доверия народа с начала войны, при принятии судьбоносных для страны решений, было бы не лишним если уж не советоваться с народом, то хотя бы ставить в известность о наших дальнейших перспективах.

Переговоры об освобождении заложников проходят по одному и тому же порочному кругу с января. Появляются предложения, в которых Израиль идет на все большие и большие уступки, но не соглашается на главное требование ХАМАСа о постоянном прекращении огня и выводе войск. ХАМАС отвергает сделки, Израиль утверждает, что необходимо увеличить военное давление, продолжает военные действия, но через время снова приходит за стол переговоров, соглашаясь на новые уступки.

И даже когда формулировки соглашения специально позволяют трактовать их как в сторону требований ХАМАСа о полном прекращении огня, так и в сторону настоятельной позиции Израиля о временном, премьер-министр Израиля и его штаб спешат выступить сразу с несколькими заявлениями, по сути, почти опровергающими то, что содержится в предложении.

Еще раз. Израиль уже вошел в переговоры с террористами ХАМАС и пытается прийти с ними к соглашению на каких-то условиях, отправляет предложение, и в то же время израильский премьер-министр заявляет с любой удобной трибуны о том, что несмотря на то, что написано в предложении, мы продолжим войну и уничтожим ХАМАС, с которым мы пытаемся договориться. С таким же успехом, можно просто предлагать ХАМАСу капитулировать и ждать, что они на это с какой-то стати пойдут.

В обществе возникают вполне резонные вопросы, почему премьер-министр из раза в раз прибегает к сомнительным действиям, которых вполне можно было бы избежать, именно в тот момент, когда сделка находится на рассмотрении у другой стороны. Это рождает оправданные сомнения, заинтересован ли реально в сделке премьер-министр, и не пытается ли он и вовсе намеренно ее сорвать. И опять же, никаких ответов, никакой попытки развеять сомнения, только общие фразы, что заложники якобы не выходят у него из головы. Очередной провал коммуникации.

К сожалению, в дополнение к очень скользкой позиции по этому вопросу, большинство депутатов коалиции также рисуют раздутую до абсурдных масштабов и манипулятивную картину прекращения войны, которое, по факту, требуется для возвращения заложников.

Прекращение войны и вывод войск представляется как однозначное поражение, почти автоматически приводящее ХАМАС к полному восстановлению своих возможностей и неизбежному повторению 7 октября, без учета важнейших в этом отношении аспектов:

  1. Все это может произойти в течение нескольких лет исключительно при условии нашего полного бездействия или же продолжения политики, которая предшествовала 7 октября. Никто не лишает нас возможности извлечь все уроки и не допустить этого. Никто не мешает нам диктовать свои условия и не лишает инструментов политического давления в рамках переговоров о послевоенном урегулировании и дальше.
  2. 7 октября произошло из-за военно-политического провала на нескольких уровнях. Если бы не роковое стечение обстоятельств, если бы не ошибочная оценка мотивации ХАМАСа, если бы у границы было скоплено больше войск, то ее прорыв террористами мог закончиться лишь тяжелыми боями в приграничной зоне без массовых жертв среди израильского населения. Нападение ХАМАСа не было чем-то неотвратимым и должно было быть предотвращено или по-крайне мере отбито. А при правильном подходе подобные попытки в будущем должны быть и вовсе задушены в зародыше.

Безусловно, если мы решаемся пойти на эти уступки, прекратить войну, посмотреть правде в глаза и смириться, что ХАМАС никуда не денется как идеология и, вероятно, как действующая организация тоже, это поднимает много непростых вопросов и дилемм, о которых нужно говорить, хотя бы в качестве запасного плана. Но и говорить, что 8 месяцев войны в интенсивном темпе не достигли никакого результата, что ХАМАС мгновенно восстановится и нанесет удар и тем более что это будет очередное 7 октября – это или грубая манипуляция, или признание в нашей тотальной несостоятельности как государства.

Так получается, что правительство дает своему народу абсолютной утрированный и искаженный выбор: на одной чаще весов тотальная победа, не подкрепленная ничем конкретным, на другой – такое же тотальное, но поражение, еще более далекое от реальности. Конечно, если выбор ставить так, выбор будет очевидный. И тогда можно сколько угодно рассказывать в интервью американским СМИ, что народ поддерживает продолжение войны, ведь ему предоставили вводящий в заблуждение выбор.

Почему же мы позволяем правительству кормить нас такими поверхностными и пустыми конструктами, избегать тяжелых вопросов и вовсе не сообщать, куда мы движемся?

Мы обязаны требовать обратного, особенно в столь судьбоносный момент нашей истории, когда мы находимся на перекрестке сложнейших решений и каждый поворот может завести нас совсем не туда. Мы дошли до абсурдной ситуации, где любой дальнейший шаг может определить судьбу арабо-израильского конфликта на десятилетия вперед, но никакого живого диалога на эту тему нет. Более того, почти любой диалог, содержащий что-либо связанное с палестинцами, с подачи правительства стал неким табу, как-будто, если мы снова закроем глаза и будем делать вид, что мы тут одни и проблемы никакой нет, она исчезнет сама собой.

Не менее, а может и более, тяжелые вопросы мы обязаны задать себе и в связи с возможной войной на севере. Невероятно, что до сих пор, учитывая, что правительство может решиться на подобную войну в ближайшее время, в обществе фактически отсутствует дискуссия о ней.

Мы не спрашиваем элементарного: готовы ли мы к ней? Даже не с точки зрения арсенала ракет Хизбаллы и потенциального масштаба разрушений в тылу. Готовы ли мы после 8 месяцев изнуряющей войны в Газе, с измотанными резервами, большим расколом в обществе, напряжением с нашими партнерами и растущей дырой в госбюджете, вступать в еще одну, намного более сложную войну с не очень ясными целями? Можем ли мы позволить себе такую войну с незакрытым фронтом в Газе и нерешенным вопросом заложников? Каковы наши реальные риски и есть ли у нас план по работе с ними?

Преступная болтливость и преступное молчание

Когда мы видим ребенка, который, находя тысячу отговорок, обвиняет в своей неудаче все возможное на этой планете, но только не себя, нам это может показаться даже милым и забавным. Родители учат такого ребенка ответственности. Учат, что ошибаться – это естественно, и главное вовремя признать ошибку, возможно, исправить ее, возможно, взять свои слова обратно или принести извинения. Но иногда родители потакают импульсу ребенка и помогают ему найти несуществующих виноватых. Когда мы встречаем подобное в общении со взрослым человеком – это однозначный red flag.

Восемь месяцев правительство находит виноватых в нынешнем положении среди буквально живых и мертвых, но абсурдным образом не способно признать свою долю ответственности. Этому подыгрывают различные журналисты и СМИ. Производится эксгумация Осло, Рабина, Шарона, обвиняются генералы, Лапид с ливанским газовым договором, несправедливый мир. В ход идет все, только не правящая партия и правительство, находившиеся у власти почти беспрерывно последние пятнадцать лет.

Всего восемь месяцев заняло у членов правительства, чтобы от стыдливого молчания и потупленных взглядов дойти до почти полного отрицания какой-либо вины и ответственности за произошедшее, как доходчиво объяснил нам на этой неделе министр финансов Бецалель Смотрич (в интервью радиостанции Кан Решет Бэт).

Это называется нормализация. Она происходит тогда, когда высказывание, действие или бездействие, как минимум, достойные осуждения, проходят без всякого следа и последствий. В книге Берейшит общества настигают наказания и катастрофы не за сами грехи, а за их социальную нормализацию. Потоп посылается на землю не за сам грабеж, которым она наполнилась, а за то, что он стал повседневной нормой. Тора словно учит нас не закрывать глаза и иметь активную гражданскую позицию. Но нормализация ненормального в последние годы происходит в нашем обществе повсеместно и со скоростью света.

Две недели назад вышло скандальное расследование в отношении министра транспорта от партии Ликуд Мири Регев. Первая серия расследования представила очень весомые свидетельства о коррупционных схемах, но вторая серия вскрыла не менее поразительные вещи. Два момента запомнились всем особенно.

7 октября, с самого утра, когда страна буквально истекала кровью и собирала себя по кускам, когда в кибуцах на юге истязали людей, когда тысячи резервистов, не дожидаясь команд, устремлялись на юг и вступали в бой, штаб Мири Регев, ее советники, пресс-секретари и работники министерства занимались тем, что искали предателей среди протестного движения и противников правительства, хватаясь за самые абсурдные теории конспирации.

А три недели спустя, когда жители кибуца Беэри не захотели принимать министра на церемонии, ее штаб разразился волной желчной ненависти к “левым радикалам”-жителям кибуца, пережившим страшную трагедию.

В ответ на эти публикации последовало лишь ничем не подкрепленное обвинение министром Регев журналиста Друкера во лжи, никаких извинений, никаких увольнений в штабе, не говоря уж об отставке самой Регев. Никто из правящей коалиции не сказал ни слова, не потребовал разбирательства, никто это не осудил.

Да, открыто полицейское разбирательство по подозрению в коррупции, но Мири Регев продолжает свою работу, продолжает давать интервью и даже умудряется гордиться тем, что правительство оплачивает отели для эвакуированных из зон военных действий, хотя это прямая обязанность государства. И говорит об этом Регев ровно тогда, когда терпение эвакуированного населения подходит к концу, ведь пребывание 8 месяцев вне дома и привычной жизни абсолютно для каждого – это очевидная пытка.

Ни единого слова порицания среди депутатов коалиции не получило и хамское поведение главы Совета национальной безопасности Цахи Анегби на встрече с семьями заложников. Мало того, что Анегби, прямым текстом сказал, что запасного плана по возвращению заложников у правительства нет, так еще довел одну из участниц до слез и попросил не устраивать драмы.

Три недели назад на Реуму и Гади Кедем, потерявших 7 октября шестерых членов семьи, с плакатами “левые предатели” и словами “хорошо, что ваших детей убили” напали агрессивные правые активисты. Напротив, в поддержку активиста, нанесшего Гади Кедему травму головы, открыли кампанию по сбору средств, после того как Кедем подал в суд. Призыв к поддержке кампании опубликовал в своих соцсетях сын премьер-министра Яир Нетаньягу.

Ранее к протестующим семьям заложников силу применяли и сотрудники полиции. Стоит ли говорить, что никаких осуждений от членов правительственной коалиции не последовало.

Еще несколько месяцев назад стали появляться первые сообщения о нападках каких-то маргиналов на семьи заложников. Тогда это еще звучало дикостью и чем-то из ряда вон выходящим. Сегодня с людьми, потерявшими по вине государства почти все в своей жизни, не церемонятся уже депутаты коалиции и члены правительства. Перепалки и выпады в их сторону на заседаниях комиссий Кнессета стали своего рода нормой.

Еще раз. Никакого внятного и прямолинейного осуждения насилия, хамства и унижений, которые, в дополнение к своей невообразимой трагедии, испытывают эти люди. Молчание. Преступное молчание, размывающее границы допустимого в нашем обществе и нормализующее ненависть и насилие.

При этом, те же депутаты коалиции и члены правительства готовы выпускать осуждения буквально пачками, когда им не по душе чье-то высказывание или действие заграницей. Сложно найти депутата, который не высказался бы на тему признаний палестинского государства.

Абсолютным чемпионом здесь конечно выступает министр иностранных дел Исраэль Кац. Ему показалось уместным дипломатическим ходом оскорбить национальную культуру Испании, Норвегии и Ирландии и выпустить нелепые ролики, где национальные музыка и танцы этих стран сменяются кадрами зверств террористов ХАМАСа 7 октября.

Эти ролики не были удалены, никто за них не извинился, официальный аккаунт министерства иностранных дел в твиттере их даже перепостил.

Наши министры разражаются популистскими тирадами с инквизициями, нацистами, и конечно авто-маркировкой антисемитизмом любой критики Израиля. Наша международная политика и публичные заявления стали напоминать троллинг уровня пятиклассника.

Мы обижаемся, когда палестино-израильская дискуссия в мире полна безграмотности и ведется на языке картонных лозунгов и возмутительного популизма, но мы сами задаем тон этому разговору.

Мы могли бы четко артикулировать нашу позицию и задавать миру и правда непростые вопросы о том, какими им видятся два государства для двух народов, кто по-настоящему представляет палестинский народ, какова его национальная идея и ценности воспитания, и кто гарантирует нашу безопасность по соседству с ними.

Но вместо этого, наша дипломатия превратила 7 октября в визитную карточку, которую мы цинично достаем и бросаем на стол по поводу и без повода, всякий раз когда речь заходит о любой критике наших действий или правах палестинцев. Леденящее кровь видео захвата в заложники солдаток с базы Нахаль Оз подошло, чтобы показать его миру, но не подошло, чтобы приложить все усилия для их освобождения.

О чем говорить, когда наша нынешняя дипломатия – это оскорблять и высмеивать другие государства, и находить соринки в глазах всего мира, не замечая своих же бревен.


Опасный популизм, нормализация коррупции, ненависти и насилия, отсутствие понятий ответственность и отчетность, тотальная непрозрачность и провал внутренней и внешней коммуникации. Таков общий уровень нашей политической культуры сегодня. Мы должны запечатлеть эту картину и хорошенько всмотреться в нее не для того, чтобы впасть в апатию и отчаяние, а для того, чтобы действовать, и для того, чтобы четко зафиксировать, куда мы опустились, и куда ни в коем случае нельзя возвращаться в будущем.

По всей видимости, министры нынешнего правительства не задают себе особо сложных вопросов. Но эти вопросы обязаны задавать мы. И не просто задавать – требовать ответы. А отсутствие ответов не должно сходить народным избранникам с рук.

Международная изоляция Израиля. Что происходит?

Уже не просто облака, а настоящие грозовые тучи международного давления сгущаются над Израилем. Прошлая неделя побила все рекорды плохих новостей на дипломатическом фронте. Разберем каждую из них и поймем как стоит и как не стоит на них реагировать.

Continue reading

Что происходит в университетах США и как это нас касается?

Давайте разберемся на примере того, что прямо сейчас происходит в американских ВУЗах, в том, что не так со многими пропалестинскими демонстрациями после 7 октября, где заканчивается легитимная критика Израиля и начинается антисемитизм, и насколько опасно это явление.

Continue reading

«Оставил за собой девушку». История девушки погибшего солдата

Керен – подруга нашего проекта и наша коллега-журналист. Ее парень, 29-летний капитан Ор Йосеф Ран из поселка Гиват-Итамар, офицер спецназа «Дувдеван», был убит 7 октября в бою с террористами в кибуце Кфар-Аза. Керен рассказала, каким было 7 октября для нее, как она переживает утрату и с какими сложностями сталкиваются партнеры погибших солдат, которые не успели заключить брак.

Continue reading

Призыв харедим: что, зачем и почему?

Позавчера Главный сефардский раввин Израиля Ицхак Йосеф заявил, что если ультра-ортодоксальных евреев (харедим) начнут призывать в израильскую армию, то они уедут из Израиля. Ультра-ортодоксальные демонстранты уже не в первый раз протестуют на улицах с плакатами “умрем, но не призовемся”. Вопросы равенства в вопросах призыва снова раздирают израильское общество и грозят вылиться в очередной политический кризис. Разбираем проблему, которая не знает решения и не дает покоя израильтянам уже почти 30 лет.


Почему эта тема всплыла именно сейчас и как обстоит ситуация?

Удивительно, но именно тема призыва харедим, какой бы она не казалась порой побочной на фоне остальных, уже два десятилетия служит ультимативным яблоком политического раздора, гораздо больше других тем. Именно несогласие по этому вопросу помешало сформировать коалицию после выборов в апреле 2019 года и запустило серию из пяти выборов за менее, чем четыре года с временными правительствами, отсутствием госбюджета и глубоким парламентским кризисом.

И сейчас, даже на фоне тяжелейшей войны, а скорее даже именно поэтому, эта тема снова находит свое отражение в главных заголовках газет и на главных перекрестках страны. И сейчас именно эта тема, а не множество других острых разногласий по поводу войны, бюджетов и прочих нюансов, грозит развалить коалицию.

Ведь впереди очередной истекающий срок всех возможных в рамках закона отсрочек для ультра-ортодоксальной молодежи с одной стороны.

С другой – армия, которая на фоне войны заявляет об острой нехватке кадров и намеревается расширить рамки срочной и резервистской службы.

С третьей стороны, на пятый месяц сложнейшей войны это вызывает понятное возмущение среди призывающихся израильтян и их семей, и, согласно опросам, израильский мейнстрим как никогда ранее единодушен в вопросе равенства бремени (שוויון בנטל, шивьон банэтель) и обязанности службы, требуя от государства отложенного на десятки лет решения вопроса сейчас.

С четвертой – само харедимное общество, которое все еще очень против призыва в любом виде и представляющие их политические партии, обеспечивающие большинство в коалиции, а значит и жизнеспособность правительства.

С пятой – премьер-министр и правительство, которые по всем вопросам очень сильно проседают и с каждым днем неопределенности на поле бое и вне его все больше теряют популярность и легитимацию. А значит сохранность коалиции для них как никогда важна.

С шестой – блок “Маханэ Мамлахти” под руководством Бени Ганца, присоединившегося к правительству в начале войны, ряд депутатов правящей партии Ликуд (среди них и министр обороны Йоав Галант) и религиозно-сионистских партий, которые озвучивают в правительстве голос за призыв харедим в том или ином виде.

Любое освобождение от службы целого сектора или очередное откладывание решения почти гарантировано приведет к выходу из правительства “Маханэ Мамлахти” и, вероятно, ряда других депутатов и вызовет масштабные общественные протесты. Любой же закон или решение о призыве харедим почти гарантировано приведет к выходу из правительства ультра-ортодоксальных партий и также к большим общественным беспорядкам уже с другой стороны.

Приведем краткую историю вопроса и разберем позиции основных сторон.


Краткая история вопроса и цифры

Освобождение от службы в армии посредством решений министра обороны было принято еще Бен Гурионом в первые годы существования государства. Тогда и была принята норма “торато-омануто” (תורתו אומנותו), то есть буквально Тора как призвание или ремесло, позволявшее не прерываться на службу в армии тем, кто занимался серьезным изучением Торы. Явное противоречие закону о всеобщей воинской обязанности поначалу нивелировалось относительно незначительными цифрами явления, ведь речь шла лишь о нескольких сотнях молодых людей.

Но демографически ультра-ортодоксальный сектор израильского общества рос крайне высокими темпами. Точных данных с 1948 года по секторам нет, однако в 1979 году этот сектор составлял уже 212,000 человек или 5,6% общего населения.

Еще в 80-х годах этот вопрос стал волновать израильское общество, но первые обращения по этому вопросу в Верховный суд отклонялись по разным причинам, пока в 1998 году суд не признал, что министр обороны не имеет законных полномочий поголовно освобождать от службы фактически весь сектор общества и это нарушает принцип равенства.

Примечание. Это было одно из первых решений, в котором суд интерпретировал принятый несколькими годами ранее Основной закон о достоинстве и свободе человека (1992) в сторону равенства, прямо в законе не упомянутого. Этот закон активно обсуждался в прошлом году в рамках дискуссий о судебной реформе. Читайте наш материал по теме: Реформа или переворот

Итак, суд обязал правительство и Кнессет принять меры и урегулировать вопрос законодательно. Очевидным образом, за 26 лет Кнессет так и не принял никакого решения, иначе мы бы сегодня это не обсуждали. Возникали, тем не менее, разные инициативы.

Специальная комиссия бывшего судьи Верховного суда Цви Таля разработала рекомендации постепенного, аккуратного и добровольного призыва ультра-ортодоксальной молодежи, однако 10 лет испытаний не привели ни к какому результату, закон был отменен Верховным судом и “мяч” вернулся на сторону Кнессета.

В 2014 году Яир Лапид сумел провести закон об обязательном призыве харедим начиная с 2017 года, включая ответственность перед законом за уклонение, однако следующее правительство с ультра-ортодоксальными партиями в коалиции фактически размыло все жесткие требования закона, и вопрос призыва так и не сдвинулся с мертвой точки.

Усугублялось положение тем, что все больше молодых людей не только не призывались в армию, но и крайне поздно выходили на рынок труда, ведь только учеба в йешиве без права на официальную работу до окончания призывного возраста гарантировала уклонение как бы в рамках закона. Эту проблему еще до недавнего времени планировалось законодательно решить снижением возраста полного освобождения от службы вплоть до 21 года (фактически полным освобождением от службы), чтобы усилить мотивацию хотя бы выходить на рынок труда в более раннем возрасте.

Война, однако, фактически сняла с повестки дня промежуточные варианты, обнажив острую нехватку кадров в чрезвычайных ситуациях. В начале войны особую роль сыграла организация ЗАКА, большинство волонтеров которой – ультра-ортодоксальные евреи, занимающиеся опознанием жертв терактов, аварий и других несчастных случаев, в том числе, когда приходится проводить сбор частей человеческих тел и пролитой крови, необходимых для достойного погребения погибших. Именно формат подобных общественно важных работ, напрямую связанных с соблюдением заповедей, и предлагается как основная альтернатива армейской службы.

Что же касается цифр, то с 1979 года население харедим выросло более чем на 500% и к 2023 году составило уже порядка 1,2 млн или примерно 13% от общего населения. Ряд демографических прогнозов указывает на то, что доля ультра-ортодоксального сектора в израильском обществе будет только расти и к 2050 году может составить уже 25%.

Сегодня речь идет уже о порядка 3,000 новых освобождений от армии в год и около 60,000 учащихся йешив в призывном возрасте. Это десятая часть всей армии, включая резервистов, и более трети срочной службы (порядка 160,000).

Следует отметить, что речь не идет в целом о религиозных людях, служащих в армии в больших количествах. Для большинства представителей сектора религиозных сионистов служба в армии представляет большую ценность и заповедь, наряду с изучением Торы. В армии также служат многие последователи хасидского движения Хабад. Существуют также программы так называемых йешивот-хесдер, совмещающих учебу с сокращенным сроков службы в армии.

Стоит учитывать, что и не все харедим уклоняются от службы в армии. Существуют разные программы интеграции, в том числе существующий с конца 90-х специальный ультра-ортодоксальный батальон Нецах Йегуда (Нахаль Хареди). Однако это скорее исключение из правила, и служба в армии среди ультра-ортодоксального общества все еще считается едва ли не постыдным делом.

Давайте разберемся почему.


Позиции сторон: харедим

Для того, чтобы понять мотивацию ультра-ортодоксального сектора, следует сначала понять, как вообще на рубеже 18-19 веков в среде европейского еврейства возникает это движение. Модернизация нового времени, просвещение, развитие науки, большие общественные сдвиги сильно затрагивают и еврейский социум, традиционно живший обособленными общинами глубоко религиозных устоев. Постепенное уравнение евреев в правах в западных обществах, встреча с нееврейским обществом, ассимиляция, секуляризация, возникновение реформистского движения и постепенный отток молодых людей ставят перед консервативным еврейским мейнстримом серьезные вызовы.

Под страхом утерять идентичность, одним из ответов на эти стремительные процессы и изменения и стало утра-ортодоксальное движение, основывающееся на нескольких принципах: “консервация”, крайняя негибкость и строжайшее следование алахическим постановлениям, неприятие любых общественных новшеств и изменений, отличительный дресс-код и крайне закрытый образ жизни.

Именно потому мы видим одетых явно по устаревшей европейской моде людей, не пользующихся телевизорами и смартфонами, ведущих крайне затворнический и аскетичный образ жизни, как-будто из другого времени и пространства. Тем не менее, ультра-ортодоксальное общество все же не совсем застыло во времени, и подвержено экономическим и технологическим изменениям извне. Также стоит понимать, что мир харедим при внешнем единообразии крайне разнообразен внутри. А нынешний облик и положение в обществе этого сектора формируется во многом ко второй половине прошлого века.

Холокост фактически уничтожает богатейший мир ультра-ортодоксальных йешив Восточной и Центральной Европы, и для относительно малочисленных на тот момент общин в Израиле становится делом жизни восстановить уничтоженный “мир Торы” путем умножения изучающих ее в последующих поколениях. Так возникает еще один принцип современного ультра-ортодоксального движения: создание “общества учащихся” (חברת הלומדים, хеврат ха-ломдим). Нужные для этого условия создали первые поколения, еще во многом совмещавшее учебу с работой.

Таким образом, массовое изучение Торы становится и своего рода национальной  миссией этого сектора и лучшим способом закрыться и отделиться от мира. Потому абсолютным идеалом и ролевой моделью в ультра-ортодоксальном мире является полное посвящения себя и своей жизни изучению Торы и как можно меньшее соприкосновение с внешним миром. Именно такие люди становятся мудрецами и лидерами поколения (גדולי הדור, гдолей ха-дор), авторитет постановлений которых возводится в абсолют именно за счет как бы “чистоты” их Торы, без внешних примесей.

Возвращаясь к службе в израильской армии, отношение к ней среди харедим формируют несколько факторов:

  1. Неоднозначное отношение к сионизму, государству Израиль и его символам. Ультра-ортодоксальное еврейство крайне сложно отнеслось к созданию светского еврейского государства, полагая, что государство на священной земле должно возникнуть только после прихода мессии, а сионистский проект – это непозволительное вмешательство в божественные дела. Со временем позиция большого количества харедим смягчилась, мейнстрим чаще сходится на  отношении к Израилю, как к стране с еврейским большинством, где легче всего жить еврейским образом жизни, а священный статус земли как являет собой лучший повод для проживания именно здесь, так и диктует особые требования и ответственность с точки зрения еврейского закона, распространяемые на всех и на все, что здесь происходит.
  2. Полная, непоколебимая вера, что именно массовое изучение Торы и поддержание “армии учащихся” обеспечивает жизнь и успехи государства Израиль, в том числе и служб его безопасности. И наоборот, уменьшение количества изучения Торы или качественное падение – залог бед и наказаний. Потому так остро стал вопрос прекращения учебы в период пандемии, и потому так остро воспринимается вопрос массового призыва.
  3. Абсолютный страх выхода из закрытого общества. Соприкосновение в армии с внешним миром воспринимается как готовый рецепт для ассимиляции и выхода из ультра-ортодоксальной общины. При этом армия воспринимается как абсолютно светский институт. Хороший пример для понимания этого страха привел один из представителей ультра-ортодоксального сектора, предложив светскому интервьюеру представить, хотел бы он отдать своих детей в армию, если бы она, наоборот, была на 90% ультра-ортодоксальной.

Позиции сторон: остальной Израиль

Отметим сразу, что отношение к харедим с точки зрения израильтян разнится в зависимости от степени религиозности. Опросы показывают, что, чем более человек религиозный или соблюдающий традиции, тем с большим пониманием и толерантностью он относится к ультра-ортодоксальному сектору.

Большинство израильтян совершенно не против и даже видят ценность в том, чтобы некое малое количество избранных студентов и правда посвящали себя серьезной учебе и формировали интеллектуальные элиты в области Торы, но не весь сектор поголовно, исходя лишь из особенностей образа жизни. Подобная практика вызывает справедливые опасения о снижении общего призыва. Ведь когда целые сектора общества так просто обходят закон, почему средний израильтянин обязан безоговорочно жертвовать государству несколько лет своей жизни, при этом еще и рискуя ей.

Однако, вполне возможно, вопрос призыва не стоял бы настолько остро, если бы не несколько справедливых претензий и вопросов к ультра-ортодоксальному сектору и его политическим представителям:

  1. Большие льготы и обильное бюджетное субсидирование сектора при фактическом отсутствии всякой регуляции и государственного контроля. Особенно остро вопрос стоит в сфере образования, которая в ультра-ортодоксальном секторе являет собой частную сеть, практически неконтролируемую министерством образования, но при этом финансируемую из бюджета. Большой упор на религиозную составляющую и фактическое отсутствие должного изучения важных светских дисциплин (לימודי ליבה, лимудей либа) порождает крайне отстающий от средне-израильского уровень образования, что в дальнейшем приводит к крайне слабым показателям трудоустройства и плодит секторальную бедность.
  2. Политическое влияние. Ультра-ортодоксальные партии, будучи активной частью почти всех правительств за последние годы, все больше продвигают сугубо секторальные интересы, идущие иногда вразрез с общенациональными, блокируют законы, диктуют свои условия и требования, нередко шантажируя развалом коалиций. При явном неравенстве вклада, это поведение вызывает все больше вопросов и недовольства.

По сути, сектор харедим сформировал государство в государстве, которое живет по своим правилам, часто не уважает государственные законы, но при этом пользуется многими благами государства. А при нынешних темпах демографического роста и все большем прямом влиянии на политику и косвенном – на экономику, будущее справедливо вызывает у израильтян все больше опасений.

Вполне вероятно, что общественных трений было бы куда меньше, если бы весь ультра-ортодоксальный сектор, как некоторые наиболее радикальные его части, вел бы абсолютно изолированный от государства образ жизни, никак не участвовал в политической жизни, не требовал льготы и был бы полностью самоокупаем. Быть может, тогда этот уникальный образ жизни и воспринимался бы с большим пониманием, как некий выбор, независящий от других участников общества. Однако все перечисленные выше аспекты усугубляют неравенство и вызывают у израильтян лишь раздражение.


Таким образом, кроме конкретных практических вопросов, мы получаем две условно разделенные части израильского общества, которые живут в абсолютно разных мирах, с кардинально отличающейся системой координат, идеалами, устремлениями и культурным кодом. Эти две стороны, говоря на разных языках, не понимают друг друга и в силу того, что не особо стремятся понять и услышать, и в силу того, что обе стороны ощущают, что другая смотрит на них как-будто свысока и мечтает изменить, исправить, превратить в себя. Это рождает большие страхи и враждебность с обеих сторон, а подогреваются они популизмом политического лидерства.

Возвращаясь к вопросу призыва, к сожалению, на данный момент сложно найти хоть какой-то приемлемый вариант. Как и в других дилеммах, стоящих сегодня перед Израилем, выбирать приходится скорее из зол, неосторожные шаги взрывоопасны, но при этом, очевидно, настал поистине исторический момент и окно возможностей, когда действительно можно что-либо изменить.

В любом случае, решение столь запутанной проблемы, принятое в столь сжатые сроки, каким бы оно ни было, при таком количестве противоречащих интересов фактически не имеет шансов быть основательным и консенсусным.

Именно это случается, когда годами откладываешь острую общественную проблему в долгий ящик – она напоминает о себе всегда в самый неподходящий момент.

Конфликт. Часть 1. Как мы пришли в эту точку?

События 7 октября нанесли огромную травму израильскому обществу. Она превзошла травму Войны судного дня и другие трагические события в истории нашего государства.

Мы все еще проживаем и переживаем этот момент. Но уже сейчас очевидна его историчность. Момент, о котором будет написано в учебниках истории и о нас, как о его участниках. Момент, который проводит черту, когда ты понимаешь, что так как прежде уже не будет. Закончилась 15-летняя эпоха сохранения статуса-кво и отсутствия каких-либо активных шагов и новых идей в отношении арабо-израильского конфликта. В Израиле и в мире снова зазвучали споры. Поднялись старые вопросы, а вместе с ними и множество мифов, которыми эта тема обросла за более чем столетие.

Давайте попробуем разобраться в одном из самых непростых конфликтов прошлого века и современности и ответить на с виду простой, но на самом деле невероятно сложный вопрос: что дальше?


Сегодня от высших должностных лиц государств, президентов, премьер-министров, экспертов мы слышим разные варианты дальнейшего развития событий в секторе Газа и не только. Президент США Джо Байден настаивает на возвращении к формуле двух государств и говорит о том, что Газой после войны вместо ХАМАС должна управлять палестинская администрация. Премьер-министр Израиля Биньямин Нетаниягу отвечает, что в Газе будет кто угодно только не палестинская администрация, а о двух государствах говорить пока не приходится. Давайте разберемся кто есть кто из основных игроков, и попытаемся восстановить цепь исторических событий, чтобы понять как мы пришли в эту перекрестную точку и каковы дальнейшие пути.


В 50-е годы в Египте происходят незаметные на тот момент, но формирующие для последующих десятилетий, вплоть до сегодняшнего дня, события. В то время как Израиль переживает первые годы своей государственности в более или менее четких границах 49-года, занят внутренними делами и внешними отношениями с соседними арабскими странами, в Каире свою социально-политическую деятельность отдельно друг от друга начинают два человека палестинского происхождения. Один из них Ясир Арафат, другой – Ахмед Ясин.

Оба станут представителями палестинского национального движения и идентичности. А заключаться она будет в общей идее и устремлении – опровергнуть право на существование еврейского национального движения, однажды победить Израиль и на всей его территории создать арабское, палестинское государство. Но вдохновение они черпают из разных источников. Ясин – в радикальном исламе, Арафат – в не менее радикальном национализме.

Имя Ясина, как и его будущее детище ХАМАС станет известно в Израиле и в мире намного позже Арафата и его детища – организации ФАТХ – Движения за национальное освобождение Палестины.

Драйвером создания Фатх в 1959 году становится еще не особо популярная на тот момент идея, что борьбу против Израиля должны вести не арабские страны, а в первую очередь сами палестинцы. В противовес этому Лига арабских государств в 1964 году основывает внутри себя Организацию освобождения Палестины. Но очередное поражение арабских армий в Шестидневной войне в 1967 году только укрепляет позиции Арафата. 

Еще до войны ФАТХ накапливает оружие, набирает бойцов и начинает устраивать акции террора против Израиля с территории Иордании. Но звездным часом и началом легенды Арафата становится битва при Карамэ в 68 году. Израильские войска переходят границу с Иорданией с целью подавить террористические вылазки, но неудачное планирование и вступление в бой иорданской армии стоит Израилю потерь и необходимости отступать. Бой с большими потерями для обеих сторон и разрушением опорного пункта палестинцев, скрывшийся с места столкновения Арафат записывает на свой счет как однозначную победу и с тех пор возглавляемый им ФАТХ занимает лидирующие позиции в организации освобождения Палестины, а в 69 году Арафат становится ее председателем.

ООП выходит с агрессивной декларацией своих устремлений – Палестинской хартией, в которой они отрицают право на существование Израиля и объявляют единственным способом борьбы с Израилем – вооруженный.

Суть битвы при Карамэ станет повторяемым сюжетом и основой идеологии арабской стороны на протяжении всего конфликта. Важно не победить здесь и сейчас, а нанести как можно более болезненный удар, даже ценой тотального разгрома в ответ. Победить Израиль вооруженной группировкой в конвенциональной войне, когда это не могут сделать даже армии арабских стран, не представляется возможным.

Но терроризм для этого подходит идеально. Что может быть больнее для Израиля неожиданных атак на гражданское население. С конца 60-х годов Израиль сталкивается с новой реальностью. Взрывы бомб в израильских городах, захват автобусов и школ в заложники, расстрелы и прочие массовые теракты, чей размах застает Израиль врасплох, даже несмотря на то что большинство нападений предотвращаются заранее.

Террор поджидает Израиль и заграницей. На израильтян нападают в аэропортах, самолеты расстреливают, взрывают или угоняют и приземляют в арабских странах, захватывая пассажиров в заложники.

Визитной карточкой израильского спецназа и спецслужб становятся операции по освобождению заложников Изотоп и Энтеббе.

Визитной карточкой ООП становятся теракты. Пожалуй, самый известный из них – захват в заложники и расстрел израильских спортсменов на Мюнхенской олимпиаде в 72 году. Еще один – угон в сентябре 70 года 4 международных рейсов одновременно. Одна попытка проваливается, но три самолета все же захватывают, приземляют на старом аэродроме в Иордании, а после освобождения заложников, боинги нескольких авиакомпаний взрывают на глазах всего мира.

Сегодня лавры самых жестоких террористов по праву принадлежат ХАМАС, но до конца 80-х годов именно разные партии, входящие в ООП, ответственны за палестинский террор поистине международных масштабов. За период с 1965 по 1979 год, атаки ООП насчитывают 1,207 человек погибшими и 2,950 человек ранеными.

На первых порах, терроризм ООП стремится не только нанести удар по слабым местам Израиля, но и привлечь мировое внимание. И эту задачу они перевыполняют.

Умение Арафата сделать правильные заявления в правильном присутствии, представить себя умеренным лидером, а ответственность за самые возмутительные теракты возложить на радикальные группы, входящие в ООП или действующие отдельно, открывают ему двери международного признания. В 1974 году ООН приглашает Арафата произнести речь, принимает ООП в качестве наблюдателя и признает ее официальным представителем палестинцев.

Несмотря на то, что разногласия внутри ООП действительно были, сказать что автократичный Арафат и ФАТХ не были причастны к терроризму было бы в крайней степени наивно. Некоторые расследования как минимум связывают с ФАТХ группировку ответственную за Мюнхен и другие жестокие теракты.

К тому же, уже тогда в отношении палестинского вопроса и Израиля применяется достаточно выборочная мораль и терминология. Терроризм часто не называется таковым, а попытка найти и понять мотивацию ужасающей жестокости терактов часто игнорирует или вовсе оправдывает сами действия.

Только США и сам Израиль еще почти два десятилетия не будут иметь с ООП никаких дел, а единственный диалог будет вестись на языке силы ответных атак, задержаний и точечных ликвидаций террористов.

Нужно сказать, что и с арабскими странами у новых представителей палестинцев отношения были далеко не гладкие. Беспринципное использование территории Иордании для атак на Израиль и международных терактов, вместе с попыткой госпереворота заставляют короля Хусейна начать жесткую военную кампанию против боевиков ООП и выдворить их из страны в 1970 году.

Но и в Ливане палестинцы организовывают свое государство в государстве и используют территорию южного Ливана как плацдарм для атак на Израиль.

Перебазировавшись с восточной на северную границу Израиля, боевики ООП стали катализатором и активной частью гражданской войны в Ливане. Это не мешало им, однако, участить и разнообразить террористическую деятельность, совмещая ее также с ракетными обстрелами северных израильских городов и поселений. Это провоцирует Израиль на несколько ограниченных наземных операций, а 82 году на полномасштабное вторжение в Ливан в рамках операции Шлом аГалиль (Мир Галилее). Операция, переросшая в противоречивую в израильском обществе Первую ливанскую войну, тем не менее приводит к оттеснению ООП из Южного Ливана в Бейрут, а затем к изгнанию Арафата и его боевиков из Ливана в Тунис.

Значительное отдаление от границ Израиля и отсутствие значимых политических продвижений, ко второй половине 80-х годов ослабляет позиции Арафата.

В конце 1987 года происходят два события, которые застают как Израиль, так и Арафата совершенно не готовыми к ним. Начало первой интифады и создание организации ХАМАС.

Давайте ненадолго вернемся назад, в 1967 год. По результатам Шестидневной войны Израиль отвоевал сектор Газа и Синайский полуостров у Египта, Голанские высоты у Сирии и Иудею и Самарию (Западный берег реки Иордан) у Иордании. Так как юридически Израиль не предпринял юридических шагов касательно сектора Газа и Западного берега, с тех пор эти густонаселенные территории находились под военной администрацией Израиля.

То есть законы, суд, правопорядок, гражданские вопросы обеспечивает армия и спецслужбы, чьими задачами вполне естественно была и есть в первую очередь безопасность Израиля, а не благополучие контролируемых территорий с неясным до конца политическим статусом. Неизбежные столкновения в этой далекой от идеала системе, непростое экономическое положение и отсутствие политического горизонта на протяжении 20 лет выливаются в волну агрессивных протестов.

Арафату удается издалека оседлать эту спонтанную волну, наполнить ее ресурсами и поддержкой, обеспечив продолжительность.

Израильская же армия и правительство, застигнутые врасплох, не знают как потушить пламя народного неповиновения, не применяя в ответ на силу еще большей силы, которая в свою очередь очень сильно сказывается на имидже. Большая часть израильского общества приходит к пониманию, что мнимая стабильность нерешенного вопроса территорий с огромным населением требует смены концепции.

И концепция эта сначала рождается за кулисами, в серии тайных переговоров о мире, но вскоре стороны начинают сближать позиции. Арафат заявляет, что ООП готова признать Израиль и согласиться на создание палестинского государства наряду с государством еврейским, а не вместо него. Израиль оставляет попытки решить вопрос палестинцев Западного берега с иорданцами и вступает в контакты с ООП. Наступает эпоха переговоров, соглашений и больших надежд на долгожданный мир.

Но ни Израиль, ни ООП не были готовы и поначалу не отнеслись с должной серьезностью к новой реальности – проросшему зерну радикального исламизма в лице ХАМАС.

И здесь нам нужно вернуться в Египет 50-х годов, где уже упомянутый нами Ахмед Ясин увлекается идеями “Братьев-мусульман” – идеологической предтечи современного исламизма. Он укрепляется в вере в исламистский путь не только для, так сказать, “исправления” арабского общества и продвижения ислама, но и для борьбы против государства Израиль. Методично и не спеша, уже под израильской военной администрацией, он выстраивает в секторе Газа целую инфраструктуру под видом популяризации ислама и исключительно культурной деятельности. Став духовным лидером поколения, он постепенно овладевает контролем почти за всеми мечетями в Газе.

Революция в Иране и война в Афганистане еще больше вдохновляют исламистские движения в арабском мире, дав толчок и движению Ясина. К 80-м годам он уже имеет очень влиятельную организационную сеть и начинает переход к ее радикализации путем приобретения нелегального оружия. За это в 1984 году Израиль впервые арестовывает Ясина и приговаривает к 13 годам заключения, но год спустя его отпускают на свободу вместе с другими палестинскими заключенными по сделке Джибриля, в обмен на трех израильских солдат, взятых в плен во время Ливанской войны.

Через несколько дней после начала Интифады Ясин собрал своих ближайших последователей и объявил о новом этапе для своей организации, которая отныне получила название ХАМАС – буквально «Исламское движение сопротивления».

Нужно сказать, что исламские мотивы в палестино-израильской борьбе не были новым словом, они мелькали еще до 48 года, когда лидером палестинских арабов был Иерусалимский муфтий Хадж Амин Аль-Хуйсейни. Но на протяжении 30 лет доминировал светский национализм Арафата, лишь иногда заигрывавшего с идеями ислама в соответствующих целевых аудиториях.

Ясину и его последователям удалось впервые за много лет создать действенное движение политического ислама внутри палестинского общества, а своей идеологией сделать категорическую непримиримость с еврейским государством ни в какой форме как раз в тот момент, когда официальные представители палестинцев вырабатывали с израильтянами в Осло шаги по взаимному признанию и урегулированию конфликта.

Соглашения Осло (1993-1995) прочертили первоначальный поэтапный план, по результатам которого израильские войска покинули крупные арабские города на Западном берегу и в секторе Газа, где был создан предварительный “проект” будущего палестинского государства – Палестинская автономия со своей гражданской администрацией и силами безопасности.

Соглашения, носившие временный характер, разделили территорию Западного берега на три зоны (А – палестинская, B – смешанного контроля и С — израильская) и подразумевали поэтапное отступление израильских войск со все больших территорий. Дальнейшие же переговоры в обозримом будущем должны были урегулировать вопросы палестинского государства, статуса Иерусалима, проблему палестинских беженцев 1948 года, признания Израиля и гарантий безопасности и привести к подписанию окончательного и постоянного мирного соглашения.

Но мирный процесс осложнили несколько факторов. Во-первых набирающую силы и популярность группировку ХАМАС не интересовали никакие детали соглашения, они отвергают любой мирный процесс с Израилем, считая всю землю от Средиземного моря до реки Иордан священной мусульманской землей и заявляя, что никто не имеет права ей торговать. Слова они подкрепляют делом. С 1993 года по Израилю прокатывается волна жестоких терактов-смертников с подрывами автобусов в центральных городах.

Новоиспеченная палестинская администрация ни тогда, ни в последствии не справляется или же не особо стремится справиться с терроризмом ХАМАС.

Двойственность заявлений Арафата на английском и арабском заставляла сомневаться в искренности намерений и трансформации, которую якобы прошла его организация. В одних речах Арафат заявлял, что создание государства – лишь первый необходимый этап на пути завоевания Иерусалима, в других – что стратегия ООП лежит в психологическом расколе израильского общества, который сделает жизнь израильтян в среде растущего количества арабов вокруг “невыносимой”.

Все это, наряду с верой в мир у одной части израильского общества, разжигало и без того апокалиптические настроения у другой, и довело раскол в обществе до высшей точки кипения за всю историю – убийства  премьер-министра Ицхака Рабина. Некоторые полагают, что именно Рабин обладал той величиной и доверием, способными довести дело до конца и добиться мирного договора на израильских условиях. Другие, учитывая то что произошло дальше, считают это лишь наивными мечтами.

Так или иначе, ко второй половине 90-х складывается ситуация, в которой Израиль в рамках временного соглашения освобождает все больше территорий, но сталкивается с все большими угрозами безопасности. Это толкает как и избранного после убийства Рабина на первый срок Биньямина Нетаниягу, так и в последствии Эуда Барака требовать скорейшее обсуждение постоянного соглашения, которое должно было связать Арафата полноценными международными обязательствами, дать полные гарантии безопасности и возложить ответственность за нее на палестинскую администрацию.

Тогда Арафат отвергает одно из самых масштабных с 47 года предложений о создании палестинского государства. А по мнению многих экспертов – лучшее предложение, которое он только мог получить – предложение Барака-Клинтона по ходу двух саммитов в Кэмп Дэвиде и Табе.

Рассуждая о том, почему эти предложения были отвергнуты, некоторые предполагают, что подписание было бы встречено бунтом радикально настроенных элементов, в том числе ХАМАС, и возможным свержением лидеров ПА, и потому они предпочли сохранить “лицо борцов”, а значит и свою власть в том виде, в каком они получили ее после соглашений Осло.

Некоторые пытаются оправдать это тем, что израильтяне и американцы в обход временных рамок соглашений Осло слишком форсировали события для подписания постоянного соглашения, Арафат не достаточно доверял Бараку и его якобы поставили в некомфортные условия. Кто-то считает, что Арафат сознательно прибегал к тактике отказов, так как считал, что американское давление заставит Израиль и дальше идти на большие уступки.

Кто-то же убежден, что весь мирный процесс со стороны Арафата и ООП изначально был фикцией, обреченной на прровал, и все это было лишь умелое маневрирование между красивыми декларациями для мира и настоящими намерениями на “поле боя”.

Так или иначе отказ, который даже посредник по переговорам – саудовский принц Бандар, назовет “преступлением против палестинцев”, приводит к очередному взрыву насилия, который войдет в историю как Вторая Интифада. Началась она как и первая с массовых протестов, но обернулась настоящей бойней с активным участием ХАМАСа и радикальных группировок на Западном берегу.

Хотя террористы прибегали к разнообразным методам террора, а взрывы смертников начались еще в 90-х, в израильской памяти именно годы Второй интифады запечатлелись волной страшных взрывов в самых разных частях страны, когда люди буквально боялись сесть в автобус и не знали, когда и с кем произойдет следующая трагедия. И именно таким израильское общество запомнило ответ палестинцев на, казалось бы, долгожданное предложение мира.

Спустя годы, в разных интервью и заявлениях, сами лидеры ФАТХ подтвердили расхожее еще в начале 2000-х предположение касательно того, что именно Арафат вдохновил силы интифады после возвращения из США. В 2001 году в этом ни капли не сомневался один человек – новоизбранный премьер-министр Израиля Ариэль Шарон, возложивший на Арафата всю ответственность за весь террор в Израиле.

На волну террора Израиль отвечает наземной операцией Хомат Маген (Защитная стена). Раздавив террористические ячейки в покинутых войсками несколькими годами ранее палестинских городах, Израиль с тех пор задекларировал за собой право по согласованию с палестинской администрацией вводить войска в зону А и проводить ограниченные операции в случае необходимости. Но по-настоящему только строительство массивных разделительных заборов и КПП вокруг Западного берега и сектора Газа помогает значительно сократить террор смертников к 2005 году.

Передохнуть, однако, Израилю было не суждено. Справившись с волной терактов, Израилю нужно было найти ответ на совершенно новую угрозу. Ракеты, теперь уже не из Ливана, а из сектора Газа, который на тот момент Израиль все еще контролирует. То что началось в 2001 году почти незаметно на фоне взрывающихся автобусов и ресторанов, к 2004 году уже привело к сотням ракет и первым жертвам. А сотни примитивных ракет малого радиуса действия в 2004 году привели к тысячам ракет в сторону больших израильских городов несколькими годами позднее.

Кроме того, если в израильских городах теракты почти удалось свести на нет, смертоносные нападения на солдат и еврейские поселения в секторе Газа продолжались, даже несмотря на несколько операций там. Во многом это кровопролитие и убежденность, что с другой стороны разговаривать не с кем, побуждает Шарона пойти на кардинальный, односторонний шаг – полный выход из Газы без всяких договоров, соглашений и обязательств с другой стороны. Единственное, что Шарон получил взамен – это несколько важных, но скорее декларативных заявлений администрации президента США.

В том, что это решение, как и все другие не принесли желаемого результата не сомневается никто. Но и сегодня ведутся дискуссии о том, привело ли это решение к сегодняшней трагедии или было ли оно лишь меньшим из зол, предотвратившим возможно трагедию большего масштаба. За этим стоит многолетний спор о том, позволяет ли прямое военное присутствие Израиля и контроль городов с исключительно арабским населением лучше обеспечивать безопасность или приводит только к большим столкновениям местного населения с армией.

Реальность на тот момент была такова, что террор в секторе Газа контролировать было все сложнее, а отделение и четкая граница тогда еще дарила некую надежду на способность Израиля обеспечить свою безопасность.

Ответственность же за эффективное управление сектором и подавление террора без больших на то надежд, но все же формально возлагается на нового лидера палестинской администрации, пришедшего на смену Арафату – Махмуда Аббаса.

Поначалу Аббас и правда производит впечатление более умеренной силы: осуждает террор, говорит о необходимости вернуться к переговорам. За десять лет до того, незадолго до убийства Рабина, именно он вырабатывает вместе с одним из авторов и активных участников соглашений Осло Йоси Бейлиным финальный вариант урегулирования.

В отношении Газы люди Аббаса и сам он говорят, что смогут превратить этот небольшой участок земли в ближневосточный Сингапур, что береговая линия Газы будет усеяна отелями международных сетей, подобно Тель-Авиву. Были планы восстановить работу аэропорта в Газе, построенного в результате соглашений Осло и закрытого после начала интифады.

Всему этому было не суждено сбыться. Выход Израиля из Газы ХАМАС записывает как однозначную победу своего террора и получает все большую популярность. Палестинская администрация уже не в силах совладать с ХАМАС.

В 2006 году ХАМАС набрал 44% голосов и победил на выборах в палестинский национальный совет (парламент), а глава ХАМАС Исмаил Ханийе занял пост главы правительства автономии. Вооруженный переворот ХАМАС в 2007 году лишает официальную палестинскую администрацию всякой власти в секторе Газа. Председатель автономии Махмуд Аббас распускает правительство и с тех пор его администрация управляет лишь территорией Западного берега. Газа же целиком и полностью предоставлена ХАМАСу.

Срыв переговоров, интифада, террор, усиление ХАМАС и раздвоение власти палестинцев заводят в глухой тупик процессы, запущенные десятилетием ранее в Осло и любые разговоры о мире.


Что же происходит с тех пор. Формируется новая реальность замкнутого круга. Израиль с одной стороны объективно скован в возможностях продвигать мирные процессы из-за их неоднократных провалов, фактора двоевластия среди палестинцев, неготовности другой стороны и отсутствия реального надежного партнера для мира. С другой стороны все эти годы у власти в Израиле почти беспрерывно находится политическая сила, которая в принципе против процессов Осло, любых переговоров и создания палестинского государства, выбравшая своей стратегией очередное сохранение статуса-кво и мнимую стабильность, которую оно в себе несет.

Это положение вещей, намеренно или нет, годами ослабляло авторитет палестинской администрации и усиливало популярность ХАМАС. Ведь с одной стороны они получили в свое распоряжение целую, не разделенную ни на какие зоны территорию. Все эти годы, несмотря на периодические наземные операции, они находились под намного меньшим контролем сил безопасности Израиля, чем западный берег. С другой стороны, каждое обострение и военная операция заставляет Израиль двигаться, что-то менять, часто идти на какие-то экономические уступки, что уже по известной формуле с другой всякий раз означает “победу”. А чем больнее наносится удар, тем более величественной она представляется.

Более того, Израиль сам попал в ловушку собственных иллюзий. Израиль все эти годы считал не свои уступки, а продолжительность “тишины” после своих военных акций. Так родилась иллюзорная концепция о том, что цена ответных ударов заставляет ХАМАС все больше отдаляться от террора и становиться более прагматичной организацией, которую все больше занимают экономические и бытовые вопросы сектора, а не война с Израилем любой ценой.

Палестинская администрация, провалившая процессы Осло и не добившаяся за много лет по сути никаких политических успехов, продолжает терять легитимность и отменять одни за другими выборы. С одной стороны, администрация сотрудничает с израильскими силами безопасности, что позволяет относительно контролировать террор и Израиль, боясь худших альтернатив, заинтересован в сохранении текущего положения.

С другой стороны, по сей день террористы и их семьи, частью какой бы группировки они ни были, получают немалые субсидии из бюджета автономии, что значительно стимулирует этот самый терроризм. Эта двойственность и невнятная политика не говорящая ни “да”, ни “нет” как в отношении мирного процесса, так и в отношении вооруженного противостояния, помноженная на коррупцию и снова-таки отсутствие реального развития и политического горизонта, с годами стоит Аббасу и его партии ФАТХ все более значительного снижения популярности и народного недовольства.

Более того, мало что меняется в самом палестинском обществе и его политической реальности. Они во многом продолжают жить в мифе, что Израиля когда-то не станет, или что Израиль можно победить в долгом, изнурительном, но обязательном и неизбежном противостоянии, и что палестинское государство если и должно возникнуть, то только на всей израильской территории. Оно все еще живет по формуле все или ничего. Идеалы самопожертвования, мученической смерти, и безальтернативной борьбы взращиваются с самого детства, сквозь учебники и школьные программы палестинской администрации и UNWRA. Отрицательная идентичность, даже вне радикального ислама, все еще ставит войну с Израилем в том или ином виде выше и важнее построения своего собственного государства.

Потому не удивляют и опросы общественного мнения, показывающие неизменный рост популярности ХАМАСа и его войн, на фоне фактической пассивности палестинской администрации в борьбе, которую оно само и пропагандирует.

В израильском же обществе все также царит раскол между двумя ключевыми концепциями, сформировавшимися еще в предыдущие десятилетия. Одна часть общества считает, что Израилю жизненно необходимо отделиться от палестинцев любой ценой, ведь жить под одной крышей в мире мы не способны ни временно, ни постоянно, ни сегодня, ни завтра. С этой точки зрения ползучее, медленное слияние  грозит только демографической катастрофой и непрерывным насилием. А границы и любое соглашение как никак обяжут другую сторону и дадут Израилю международную легитимацию отвечать на нарушения жестче.

Другая же часть полагает, что на данный момент и в обозримом будущем, палестинское государство в любом виде, обречено стать отнюдь не цветущей демократией, которая повесит на стену в красивой рамке мирное соглашение с Израилем, а террористическим режимом, который при первом же удобном случае это соглашение нарушит или и вовсе признает недействительным и выбросит в урну. И даже временное признание Израиля может быть сделано лишь для формальности как очередной этап в продолжающейся войне. И тут уж не до экспериментов.

Одна сторона превозносит решение и активные действия, другая – невозможность решения и отказ от каких-либо действий.  Обе стороны считают, что на кону будущее еврейского государства и обе убеждены, что именно другая сторона приведет государство к катастрофе.

И во всем этом замкнутом круговороте надо еще попытаться отделить где причины, а где следствия.

Так мы оказались на этом непростом перекрестке.

Куда дальше? Мы обязательно поговорим об этом отдельно. Но до этого, в нашем следующем выпуске, мы вернемся на 140 лет назад и попытаемся разобраться в чем же корни этого конфликта.

В следующих сериях мы также научимся отличать исторические факты от мифов арабо-израильского конфликта, погорим о важности терминологии, о еврейском и арабском нарративах, подробно разберем все мирные инициативы, возникавшие за последние сто лет, и поймем как конфликт со временем менял израильское общество.